Кафедра :

Реферат

по отечественной истории на тему: «Русский либерализм XIX века».

Подготовила : студентка группы ЭБ0301

Якушева Юлия Алексеевна.

9 Список использованной литературы ……….……………24

1 Введение.

1.1 Обоснование выбора темы

Вся история России состоит из чередования периодов либеральных реформ и последующей реакции. Споры о том, необходимы ли либеральные реформы, или лучше авторитарная власть в стране, не угасают и сегодня. Для того чтобы разобраться в этом, необходимо обратиться к истории российской общественной мысли, т. к. либерализм - одна из важнейших ее составляющих. Поэтому я считаю, что тема моего реферата представляет интерес не только с точки зрения истории, но и с точки зрения сегодняшнего дня. Опыт российского либерализма XIX в. трудно переоценить, ведь многие проблемы, стоявшие перед Россией, существуют и сейчас. Это необходимость реформы судопроизводства, взаимоотношений правоохранительных органов и гражданина, весь комплекс проблем, связанных с обеспечением прав человека. Отдельно стоит подчеркнуть проблему экономических свобод человека, оптимального сочетания экономических интересов личности и государства.

1.2 Понятие либерализма

Либерализм возник в Европе в XVIII-XIX веках в ответ на монархический абсолютизм. Если монархи претендовали на божественное право управлять жизнью общества, либерализм отвечал, что лучше всего предоставить гражданское общество самому себе - в религии, философии, культуре и в экономической жизни. Иногда путем революции, а чаще путем постепенных реформ либерализм осуществил значительную часть своей программы.

Либерализм ассоциируется с такими ставшими привычными для современного общественно-политического лексикона понятиями и категориями, как:

ü идея самоценности индивида и его ответственности за свои действия;

ü идея частной собственности, как необходимого условия индивидуальной свободы;

ü принципы свободного рынка, свободной конкуренции и свободного предпринимательства, равенства возможностей;

ü идея правового государства с принципами равенства всех граждан перед законом, терпимости и защиты прав меньшинств;

ü гарантия основных прав и свобод личности;

ü всеобщее избирательное право.

Либерализм - это система воззрений и концепций в отношении окружающего мира, тип сознания и политико-идеологических ориентаций и установок. Это одновременно теория, доктрина, программа и политическая практика.

Итак, понятие «либерализм» происходит от латинского слова liberalis, что в переводе означает «свободный». Следовательно, либерал – это человек, который выступает за свободу личности – политическую, экономическую, духовную. Известно, что либерализм как идейное течение пришёл к нам с запада, но, тем не менее, необходимо сказать несколько слов о некоторых семенах либерализма, лежавших в русской почве и в силу исторических причин не развившихся.

2 Зарождение либерализма в России.

В XI-XIII вв. быстро увеличивалось количество городов с самоуправлением в виде вечевых собраний горожан. Это не позволяло князьям, претендовавшим на полную власть над городами, слишком усиливаться. Но когда началось нашествие монголо – татар, города, которым наносили удары завоеватели, уничтожались или облагались разорительной данью. Монгольские владыки, ослабив вольнолюбивые русские города, укрепили великокняжескую власть. Разгромив Орду, московские князья, а затем и цари не допустили появления внутри страны такой силы, которая смогла бы успешно сопротивляться их власти.

Можно условно сказать, что история либерализма в России берет свое начало 18 февраля 1762г., когда император Петр III издал манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». Произвол императорской власти по отношению к личности, обладавшей дворянским достоинством, ограничивался, а сам дворянин мог выбирать: служить ли монарху по военной или гражданской части или заниматься хозяйством в своем поместье. Так впервые в России появилось сословие, обладавшее гражданскими свободами и частной собственностью, признанной государством и защищенной законом.

В конце XVIII в. сложились основные черты, характерные для российского либерализма. Либеральные свободы проповедовали представители дворянства. Их идеалом стала британская конституционная монархия – сочетание экономических и политических свобод (свободы слова, печати и т. п.) с сохранением дворянских привилегий по отношению ко всем другим сословиям.

3 Либерализм в эпоху Александра I.

3.1 Курс реформ Александра I.

Царствование Александра I по праву может считаться эпохой наибольшего расцвета идей либерализма в дворянской среде. Воспитатель Александра гражданин республиканской Швейцарии Лагарп сумел убедить своего ученика в том, что эра абсолютных монархов миновала. Лагарп утверждал, что если Россия хочет избежать кровавого хаоса, то трону необходимо принять на себя инициативу в проведении двух главных реформ - отмены крепостного права и введения конституции. Учитель предупреждал Александра, что в деле совершения этих реформ монарху не следует рассчитывать на поддержку значительной части дворян. Нет, большинство их будет сопротивляться, защищая свое экономическое благополучие, основанное на труде тысяч крепостных. А потому не стоит спешить с отказом от самодержавной формы правления. Напротив, всю мощь царской власти необходимо использовать для проведения реформ и просвещения народа, чтобы подготовить его к принятию этих реформ.

«Дней Александровых прекрасное начало…» - знаменитые пушкинские слова о заре правления государя Александра Павловича. Мнение это разделяли многие современники, что совсем не удивительно. Вот ряд первых указов молодого императора, явственно обозначивших «курс» его царствования.

15 марта 1801г. восстановлены дворянские выборы в губерниях; снято запрещение на ввоз ряда товаров.

22 марта объявлен свободный въезд в Россию и выезд за ее пределы, весьма ограниченный при Павле I.

31 марта разрешена деятельность типографий и ввоз любых книг из-за границы. В то время это была немыслимая свобода для многих стран Европы, в особенности для наполеоновской Франции.

2 апреля восстановлены екатерининские жалованные грамоты дворянству и городам. В тот же день уничтожена Тайная экспедиция (учреждение политического сыска). В стране не стало, правда, ненадолго, и самой тайной полиции.

27 сентября запрещены пытки и употребление в делах самого слова «пытка».

Верный заветам Лагарпа, император Александр Павлович стремился окружить трон единомышленниками. Начиная с 1801г., высшие государственные посты занимали сторонники английского конституционализма: канцлер А. Р. Воронцов, его брат, долгое время прослуживший в Лондоне С. Р. Воронцов, адмиралы Н. С. Мордвинов и П. В. Чичагов, знаменитый реформатор М. М. Сперанский. На мировоззрение этих сановников сильно повлияла Французская революция. Они опасались, что такие же потрясения может пережить и Россия.

Сторонники реформ отвергали революцию как способ обновления общества, считая, что этот путь ведет к анархии, гибели культуры и в конце концов к возникновению диктатуры. Семен Романович Воронцов, критикуя деспотическую политику Павла I, писал: «Кто не желает, чтобы у нас никогда не могла восстановиться ужасная тирания прошедшего царствования? Но нельзя только сразу совершить прыжок из рабства в свободу, без того, чтобы не впасть в анархию, которая хуже рабства».

Чтобы не повторить судьбу отца, Александр I стремился проекты многих реформ разрабатывать втайне от широких кругов дворянства. Он сформировал нечто вроде «конспиративного штаба» по подготовке преобразований. В него входили ближайшие и наиболее доверенные друзья царя: А.Е. Чарторыйский, В.П. Кочубей, Н.Н. Новосильцев и П.А. Строганов. Современники прозвали этот штаб Негласным комитетом. Члены Негласного комитета видели свой политический идеал в британской конституционной монархии. Но до серьезных реформ дело не дошло: помешали войны с Наполеоном, начавшиеся в 1805г. Преобразовательным замыслам Александра мешало и мощное пассивное сопротивление чиновничества и консервативно настроенных групп аристократии, тормозивших любые проекты в этой сфере.

3.2 Реформы М.М. Сперанского.

Большую роль в развитии либерализма в России сыграл М. М. Сперанский. Михаил Михайлович Сперанский родился в семье бедного сельского священника и в семь лет поступил во Владимирскую духовную семинарию. Осенью 1788г. он как один из лучших учеников был направлен в только что созданную Александро-Невскую семинарию в Петербурге. Он много времени отдает занятиям философией, изучая труды Декарта, Руссо, Локка, Лейбница. В своих первых философских произведениях он обличает произвол и деспотизм, призывает уважать человеческое достоинство и гражданские права русского человека.

После окончания курса в 1792г., проработав несколько лет преподавателем в семинарии, Сперанский становится секретарем князя А. Б. Куракина, а позже служит в его канцелярии. Ко дню коронации Александра I Сперанский составил текст его обращения к народу, где излагалась программа будущих действий молодого государя. В марте 1801г. Сперанский стал управляющим экспедиции гражданских и духовных дел в канцелярии Непременного Совета, созданного императором для разработки программы реформ.

Одновременно Михаил Михайлович состоял на службе в министерстве внутренних дел статс-секретарем В. П. Кочубея. В 1802 -1804гг. Сперанский подготовил несколько собственных политических записок: «О коренных законах государства», «О постепенности усовершения общественного», «О силе общего мнения», «Еще нечто о свободе и рабстве», «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений в России».

Сторонник конституционного строя, Сперанский был убежден, что новые права обществу обязана даровать власть. Вместе с тем Сперанский понимал, что Россия еще не готова к конституционному строю, что начинать преобразования необходимо с реорганизации государственного аппарата.

В 1808г. царь назначил Сперанского своим главным советником в государственных делах и предложил подготовить общий план государственных преобразований. Созданию плана предшествовала большая подготовительная работа: Сперанский и его сотрудники переводили и анализировали современные им законодательные документы других стран. Осенью 1809г. план государственных преобразований (или «Введение к уложению государственных законов») был готов.

В 1810г. план Сперанского рассматривался во вновь созданном Государственном совете – высшем совещательном органе Российской империи. В январе 1810г. с учреждением Государственного совета Сперанский стал государственным секретарем, фактически вторым после императора лицом в государстве. Его преобразования затронули все слои русского общества, и реакция на реформы чаще всего была отрицательной. Сперанского стали обвинять в подрыве государственных устоев России.

Со всех сторон к Александру поступали отрицательные отзывы о государственном секретаре. 17 марта 1801г. сломленный интригами император сказал Сперанскому: «Обстоятельства требуют, чтобы на время мы расстались». Реформатор был отправлен в ссылку в Нижний Новгород.

Сложившийся в результате работы Сперанского либеральный план реформ оказался несколько абстрактным и «преждевременным». По образному выражению В.О. Ключевского, «ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств страны».

3.3 Проблемы реформ Александра I.

Либеральные сановники и публицисты александровских времен упорно придерживались одного из основных положений либерализма, а именно, уважения к частной собственности. Это предопределило их осторожное отношение к проблеме крепостного права. Если поместья являются дворянской собственностью, а крестьяне к этой собственности прикреплены, рассуждали они, то нельзя даже волей императора в одночасье отменить один из основных законов империи, а заодно и пошатнуть сам фундамент либерализма.

Раскол в либеральном лагере произошел уже в конце царствования Александра. Тогда стали появляться тайные общества, объединявшие в основном молодых офицеров. По убеждению этих дворян, мирный, эволюционный путь развития России исчерпал себя, и реформы можно осуществить, только обратившись к революционным методам. Переход части дворян на революционные позиции закончился восстанием 14 декабря 1825г. на Сенатской площади.

С той поры либеральное движение в России постоянно колебалось: оно то приближалось к трону, пытаясь подтолкнуть монархов к проведению реформ «сверху», то искало союзников в стане революционеров.

4 Идейное развитие либерализма в царствование Николая I.

4.1 Течения общественной мысли при Николае I.

Эпоха правления Николая I, начавшаяся со времени восстания декабристов, известна как эпоха реакции, когда слова «либерализм» и «революция» считались синонимами. Новый император не сомневался, что неограниченное самодержавие есть благо для России. Свой политический идеал он видел в Петре Великом. Николай испытывал огромное недоверие к плодам европейского Просвещения, а революции 1848-1849гг. на Западе укрепили его в этом недоверии, заставляя безжалостно карать замеченных в «вольномыслии» подданных. Но при Николае возвращенный к государственной деятельности Сперанский привел в порядок законодательство империи, а генерал П.Д. Киселев, известный своими либеральными убеждениями, готовил проекты крестьянской реформы.

Либеральное движение при Николае I не исчерпывалось деятельностью нескольких сановников. Споры западников и славянофилов стали основным событием интеллектуальной и общественной жизни той поры. В то же время влияние их на политическую жизнь страны было невелико. При всех идейных разногласиях славянофилы и западники близко сходились в практических вопросах русской жизни: оба течения отрицательно относились к крепостному праву, требовали свободы слова и печати. Западники были ближе к либералам, чем славянофилы которые европейской демократии и капитализму предпочитали православное самодержавие и крестьянскую общину, видели корни либеральных идей в русской почве и выступали против копирования западных форм общественной жизни.

Западники не представляли собой единого движения. Одни из них выступали за эволюционный путь развития России, подобно историку Т.Н. Грановскому. Другие, как В.Г. Белинский и А.И. Герцен, видели свой идеал в европейских революциях 1789-1849гг. И все же либеральный заряд западнического направления был достаточно высок. В среде западников вырос крупнейший идеолог российского либерализма Б.Н. Чичерин. Его политико-правовые учения оказывали значительное влияние на развитие либеральных взглядов в России.

4.2 Либеральные концепции Б.Н. Чичерина.

Профессор Московского университета Б.Н. Чичерин, восприняв многие идеи российского западничества, пошел дальше по пути усиления либеральных аспектов их доктрины. В своих работах по вопросам государства и права Чичерин настоятельно доказывал необходимость реформ политической жизни в России.

Чичериным были подготовлены фундаментальное пятитомное исследование "История политических учений" (1869-1902 гг.), сочинения "Собственность и государство" в двух томах (1881-1883 гг.), "Курс государственной науки" в трех частях (1894-1898 гг.), "Философия права" (1900 г.). Большое место в трудах Чичерина уделялось свободе личности. В понятии свободы Чичерин различал две стороны - отрицательную (независимость от чужой воли) и положительную (возможность действий по своему побуждению, а не по внешнему велению).

Право, по Чичерину, составляет неотъемлемую принадлежность всех обществ. По существу, право есть взаимное ограничение свободы под общим законом, утверждал Чичерин. Субъективное право - это законная свобода человека что-либо делать или требовать; объективное право - закон (совокупность норм), определяющий свободу и устанавливающий права и обязанности участников правоотношений. Оба эти значения неразрывно связаны, поскольку свобода выражена в форме закона, закон же имеет целью признание и определение свободы - "источник права не в законе, а в свободе".

Необходимым проявлением свободы Чичерин признавал собственность. В ряде трудов, особенно в сочинении "Собственность и государство", он оспаривал теорию социалистов о передаче всего производства и распределения в руки государства, "самого плохого хозяина, какого только можно придумать". Право собственности, по Чичерину, есть коренное юридическое начало, вытекающее из свободы человека и устанавливающее полновластие лица над вещью. Вторжение государства в область собственности и стеснение права хозяина распоряжаться своим имуществом, утверждал Чичерин, всегда является злом.

На государстве лежит обязанность охраны законных прав и интересов граждан, а само оно, по Чичерину, возникает как результат общей воли на основе одного из трех видов общественных союзов: семейного, гражданского или церковного. Чичерин делает вывод о том, что государство - это «высший союз, который призван сдерживать частные силы и не дозво­ляет одним покорять себе других... Всякое частное порабо­щение противоречит государственным началам» .

Ученый выступал против уравнения имущественного положения граждан. Если формальное равенство (равенство перед законом) составляет требование свободы, то материальное равенство (равенство состояний) свободе противоречит. Свобода, утверждал Чичерин, необходимо ведет к неравенству состояний. Задача права, по учению Чичерина, - не уничтожить разнообразие, но сдерживать его в должных пределах. Таким образом, в центре концепции Чичерина - личность со своими правами и свободами.

Через призму прав и свобод личности Чичерин анализировал различные образы правления. Высшей стадией развития идеи государства он считал конституционную монархию, в которой, как он утверждал, различные начала общежития приводятся к идеальному единству. Теория конституционализма Чичерина расходилась с порядками самодержавной России, о которых он не раз отзывался критически.

Чичерин различал три вида либерализма: уличный, оппозиционный, охранительный.

ü "Уличный либерал, - писал он, - не хочет знать ничего, кроме собственного своеволия... Он жадно сторожит каждое буйство, он хлопает всякому беззаконию, ибо само слово закон ему ненавистно... ...Отличительная черта уличного либерала та, что он всех своих противников считает подлецами. ...Тут стараются не доказать, а отделать, уязвить или оплевать".

ü Второй вид либерализма, по Чичерину, - оппозиционный , в котором нет требования позитивных действий, а присутствует только "наслаждение самим блеском оппозиционного положения". "Оппозиционный либерализм понимает свободу с чисто отрицательной стороны. Отменить, разрушить, уничтожить - вот вся его система", - писал Чичерин. Верх благополучия оппозиционного либерализма, по его мнению, - "освобождение от всяких законов, от всяких стеснений". С помощью нескольких категорий-ярлыков этот вид либерализма, замечал Чичерин, судит обо всех явлениях общественной жизни. " Кроме того, "постоянная оппозиция неизбежно делает человека узким и ограниченным”.

ü Позитивный смысл свободе может придать, по убеждению Чичерина, только либерализм охранительный. Необходимо действовать, понимая условия власти, не становясь к ней в систематически враждебное отношение, не предъявляя безрассудных требований, не сохраняя беспристрастную независимость. Власть и свобода нераздельны так же, как нераздельны свобода и нравственный закон. Сущность охранительного либерализма состоит, согласно концепции Чичерина, в примирении начала свободы с началом власти и закона.

В своих работах по вопросам государства и права Чичерин настоятельно доказывал необходимость реформ политической жизни в России. В 1882-1883 гг. он исполнял обязанности Московского городского головы, участвовал в подготовке реформ, однако его гласный призыв к ним на официальном собрании 16 мая 1883 г. был истолкован как требование конституции, вызвал недовольство Александра III, царскую опалу и отстранение Чичерина от государственной деятельности.

5 Реформы Александра II.

5.1 Состояние либеральной мысли в начале царствования.

Период выхода российского либерализма из «подполья» начался в царствование императора Александра II. Именно в этот период окончательно формируются три основные группы российских либералов:

ü Либеральные представители чиновничества, стремившиеся использовать силу монархии для проведения постепенных реформ.

ü Различные группы интеллигенции, сочувствовавшие подобным действиям власти и готовые сотрудничать с ней.

ü Часть интеллигенции, которая окончательно разочаровалась в возможности эволюционного пути развития России и искала контактов с революционными партиями: сначала с народовольцами, а затем с марксистами.

Во второй половине XIX в. росту либеральных тенденций способствовал целый ряд объективных причин. Важнейшей из них было влияние последствий французской револю­ции 1848 года, значительно ожививших атаки леворадикальных сил России на правительство, открыто призы­вавших к насильственному захвату власти и революци­онному переустройству общества "снизу". "К концу цар­ствования Николая I, - писал Чернышевский в письме к Герцену, - все люди, искренне и глубоко любящие Россию, пришли к убеждению, что только силой можно вырвать у царской власти человеческие права для наро­да, что только те права прочны, которые завоеваны, и что то, что легко дается, легко и отнимается”.

Другой важной причиной, повлиявшей на рост либерализма, была бес­славная Крымская война (1853-1855 гг.), которая по­казала отсталость и слабость государственно-крепостнического строя России перед капиталистически развивающимися странами, и как следствие, подрыв внутренних сил и недовольство, охватившее все слои общества, к тому же полная изоляция России на между­народной арене.

Важным обстоятельством было вступ­ление после смерти Николая I (1855г.), на престол его преемника Александра II, что означало конец деспоти­ческого режима и наступление новой эпохи - "эпохи великих реформ", необходимость которых одинаково чувствовали и желали правительство и общество. Эти и другие обстоятельства подталкивали правительство и царя к либерализации всего общественного строя.

5.2 Реформы Александра II.

«Наверху» либеральные тенденции в 60-80 гг. XIX века поддерживались великим князем Константином Николаевичем и великой княгиней Еленой Павловной, председателем государственного совета Д.Н. Блудовым. министром внутренних дел С.С. Ланским, приближенным императора А.Я. Ростовцевым, военным министром Д.А. Милютиным и другими. Список этот будет, конечно, неполон, если не упомянуть самого Александра II Освободителя. Первые решительные шаги к либеральным рефор­мам "сверху" сделал сам император, когда в Манифесте о заключении Парижского мира (по случаю окончания Крымской войны 19 марта 1856 г.) определил четыре направления будущего обновления России:

ü совершен­ствование ее внутреннего благоустройства;

ü утвер­ждение правды и милости в судопроизводстве;

ü созда­ние условий для развития просвещения и всякой полез­ной деятельности;

ü покровительство каждому под се­нью законов, для всех равно справедливых.

Позднее, в беседе с дворянскими депутатами в Москве, обсуждая проблему отмены крепостного права и освобождения крестьян, Александр II высказал мысль о том, что "со временем это должно случиться... гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу".

Лев Толстой писал: «… кто не жил в пятьдесят шестом году в России, тот не знает, что такое жизнь». Словом «оттепель» назвал Ф.И. Тютчев новую политику Александра II. Император распорядился закрыть строгий Бутурлинский цензурный комитет, восемь лет стеснявший издателей всевозможными запретами. По повелению Александра отменили ограничение числа студентов в университетах. Был разрешен выезд российских подданных за границу. Были отправлены в отставку могущественные сановники николаевской эпохи: министр внутренних дел Д.Г. Бибиков, министр иностранных дел К.В. Нессельроде, военный министр В.А. Долгоруков, главноуправляющий путей сообщения П.А. Клеймнихель, управляющий Третьим Отделением Л.В. Дубельт и другие.

В ответ на упреки в этом шаге Александр наигранно простодушно отвечал, что его отец «был гений, и ему нужны были лишь усердные исполнители, а я не гений … мне нужны умные советники». Император Александр Николаевич стал инициатором не только отмены крепостного права, но и многих других реформ: судебной, земской, военной, которые буквально подталкивали страну к конституции.

Результатом судебной реформы стало создание новой системы судов и законодательства. В основу судопроизводства был положен принцип независимости судей от администрации. Они назначались царем или сенатом пожизненно, смещение их допускалось только по собственному желанию или по решению суда. Судебные процессы становились гласными, публичными и состязательными. Вводился институт адвокатов, учреждался суд присяжных заседателей. Решение спорного вопроса зависело теперь не от должностного лица, а от толкования закона посредством публичной судебной процедуры.

Положение о земских учреждениях выглядело следующим образом. Земские учреждения – губернские и уездные собрания и управы - создавались на основе свободных выборов, проводимых раз в три года. Все избиратели делились на три группы или курии: первая - крестьяне (относительно них не действовало правило имущественного ценза), вторая курия – владельцы не менее 200 десятин земли каждый (в основном помещики), третья - владельцы недвижимого имущества стоимостью от 500 до 3 тыс. рублей (прежде всего купцы). Сначала избиралось земское собрание уезда, затем губернское собрание.

Земства ведали местными денежными и натуральными повинностями, имуществом, дорогами, больницами, вопросами народного образования, земской почтой, благотворительными учреждениями, обеспечением населения продовольствием, страхованием, хозяйственным обеспечением тюрем.

Однако на конституционном «пороге» царь споткнулся. Ему представлялось, что проведенных реформ вполне достаточно на обозримое будущее. Однако эти реформы носили половинчатый характер и не смогли гарантировать права и свободы широким слоям населения. Нежелание правительства ускорить темпы преобразований в стране толкало либералов к силам революции. В 1878г. в Киеве даже состоялась конспиративная встреча конституционалистов-либералов, возглавляемых Петрункевичем, с группой народовольцев – террористов. На этот тревожный симптом - за счет либералов революционное движение в стране могло чрезвычайно усилиться - власти не обратили ни малейшего внимания.

В 1881г. император Александр II, чтобы ослабить общественное напряжение, вызванное недовольством политикой правительства и усугубляемое террором народовольцев, поручил министру внутренних дел М.Т. Лорис-Меликову подготовить проект конституции. Царь уже готов был подписать этот проект, когда 1 марта 1881г. бомба террориста оборвала его жизнь.

5.3 Половинчатость реформ Александра II и кризис Российского либерализма.

В этот период в России большинство либерально настроенных мыслителей теоретически обосновывали создание конституционной монархии, необходимость широких правовых реформ, формирование правового государства, юридического закрепления прав личности.

Программными требованиями либеральных учений были оправдание процессов развития гражданского общества, сохранение таких его основ, как частная собственность, товарно-денежные отношения, формальное равенство субъектов права. Это обусловливало противостояние либеральной политико-правовой мысли различным направлениям социалистической идеологии, выступавшим против развития капитализма. Несмотря на то, что Россия позже других стран вступила на путь капиталистического развития, политико-правовая идеология российского либерализма в теоретическом отношении стояла к этому времени уже на уровне западноевропейской философской мысли, а в некоторых аспектах превосходила ее.

Российские либералы с большим энтузиазмом участвовали в преобразованиях, осуществлявшихся правительством Александра II. Суд, популярные общественно-политические журналы, земства – вот центры, притягивавшие либералов. В земстве Борзенского уезда Черниговской губернии начинал свою общественную деятельность молодой дворянин И.И. Петрункевич, в будущем одна из крупнейших политических фигур в России. Известные профессора Петербургского университета К.Д. Кавелин, М.М. Стасюлевич, В.Д. Спасович, А.Н. Пыпин создали либеральный журнал «Вестник Европы».

Изучая особенности, варианты путей исторического развития Запада и России, Кавелин в статье "Взгляд на юридический быт древней России"(1847г.) указывает на раз­личные условия, в которых формируется или может формироваться и развиваться личность. На примере Московского государства он раскрывает закономерности ее появления в системе отношения "личность”. Как теоретик-либерал Кавелин прослеживает разви­тие личностного начала на российской почве в разные периоды, фиксируя тенденции его роста (эпоха Петра I, Екатерины II, Александра II), замедления и даже затухания (послепетровский период, царствования Николая I, Александра III).

Причина прерывности личностного начала объясняется историческими особенностями развития государственной власти в России. Надежду исправить такой ход истории (т. е. создать реформаторским путем основы для непрерывного раз­вития личностного начала в России) Кавелин связывал с личностью просвещенного монарха, с Александром II, осознавшим необходимость преобразований.

У либералов не было единой политической организации, не имели они и достаточно разработанной политической идеологии. По сути дела либералы настаивали только на продолжении реформ и прежде всего на введении конституции. Серьезной поддержкой среди населения они не располагали. Крестьяне либералам не доверяли, поскольку считали их чужими. Значительная часть дворянства, разочарованная экономическими трудностями реформ, занимала консервативные позиции.

Предприниматели, которые в Европе были наиболее последовательными сторонниками либеральных принципов, в России конца XIXв. самостоятельной роли не играли. Захваченные начинавшейся индустриализацией, они предпочитали делать большие деньги под покровительством сильной монархической власти.

6 Контрреформы Александра III.

Правление императора Александра III (1881 – 1894 гг.) стало своего рода исторической паузой – временем осмысления великих преобразований прежнего царствования и временем реакции, которое пришло на смену реформистскому натиску предшествующего 20-летия. В исторической науке это время получило название эпохи контрреформ.

Новый правительственный курс видимым образом отличался от реформаторской деятельности Александра II и его ближайшего окружения. Основная причина резкой смены правительственного курса в начале 80-х гг. XIXв. заключалась в напряженной внутриполитической обстановке, вызванной террористической деятельностью народовольцев и прежде всего убийством Александра II.

Попытки Александра III «заморозить» реформаторские тенденции и настроения в России привели к трагическим последствиям для власти и общества. Либеральная интеллигенция все больше сближалась с революционерами, тогда как влияние консерваторов в правительственном лагере возрастало.

Представителям российского либерализма в XIX в. гораздо чаще приходилось критиковать действия властей, чем активно участвовать в их политике. Даже наиболее либерально настроенные самодержцы (такие, как Александр II) с опаской привлекали их к государственным делам. В результате сами либералы стали видеть в себе прежде всего носителей знания, теоретиков, призванных путем своих идей разрушать вековые устои российского деспотизма.

Одним из следствий либеральных реформ Александра II стало интенсивное экономическое развитие России, которое вывело на историческую арену крупную промышленную буржуазию и пролетариат. Новая историческая обстановка требовала реформ.

7 Последние либеральные реформы Российской империи.

Наиболее очевидной для правительства Александра III, а далее Николая II была необходимость реформ в финансово-экономической сфере. Эти реформы историческая наука связывает с именем Сергея Юльевича Витте. Тем не менее, успешное проведение С.Ю.Витте реформ в финансово-экономической сфере не могло смягчить накопившихся социально-политических противоречий. В этой обстановке была произведена последняя в истории царской России попытка либеральных реформ, которая проводилась в условиях революции.

После 15 июля 1904 г. на пост министра внутренних дел был назначен генерал-губернатор Вильны князь П.Д. Святополк-Мирский, о котором с почтением отзывались все знавшие его. Культурный, образованный человек, он обещал проводить политику, прислушивающуюся к голосу общественности, с мнением которой он, по его словам, всегда считался; стремился разрядить сгущавшуюся политическую атмосферу. На протяжении осени 1904 года, получившей в политической истории России парадоксальное название "политическая весна", "весна Святополк-Мирского", Витте принял во всех действиях участие, демонстративно поддерживал Святополк-Мирского.

12 декабря 1904 г. был опубликован императорский указ, предусматривавший осуществление целого ряда реформ. Его положения касались: религиозной терпимости, свободы слова и реформы законов о печати; пересмотра трудового законодательства. Разработка намеченных в нем мероприятий была поручена Комитету министров.

Витте опубликовал свою антиобщинную платформу (декабрь 1904 "Записка по крестьянскому делу"). Он требовал сделать из крестьянина "персону" путем уравнения крестьян в правах с другими сословиями. Речь шла при этом обо всех правах, в том числе и имущественных, иными словами - о выходе из общины с выделом земли.

В общине Витте видел не только препятствие к развитию сельскохозяйственного производства, но и одну из форм революционной угрозы, поскольку она воспитывала пренебрежение к праву собственности. Он утверждал в мемуарах, что видел суть крестьянского вопроса именно в замене общинной собственности на землю - индивидуальной, а не в недостатке земли, а стало быть, и не в том, чтобы провести принудительное отчуждение помещичьих владений.

Однако, кроме отмены в 1903 г. круговой поруки за внесение прямых налогов, Витте мало что сделал на министерском посту против общины. Но в деятельности Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности под председательством Витте общине был нанесен сильный удар, впрочем, чисто теоретический. Витте считал, что если бы Совещанию дали закончить работу, то многое, что потом произошло, было бы устранено. Крестьянство, вероятно, не было бы так взбаламучено революцией.

Между тем приближался январь 1905г., и уже шла русско-японская война. Поражения продемонстрировали слабость власти. Либералы сочли, что за проигранную войну царизм вынужден будет, как и в 1861 году, заплатить реформами. Чтобы добиться этих реформ, и в первую очередь конституции, они не только усилили пропаганду в земских и интеллигентских кругах, но и решились на попытку скоординировать действия с революционерами.

17 января 1905 г. Николай II, обращавшийся за советом к Витте и другим министрам, приказал ему составить из министров совещание по "мерам, необходимым для успокоения страны", и по возможным реформам, сверх предусмотренных указом от 12 декабря 1904 года.

По мере нарастания осенних революционных событий Витте запугивал царя и его окружение и предлагал для спасения создать Кабинет министров, передать крестьянский вопрос будущей Думе. На революционные события первых дней октября 1905 г. Витте отозвался речью о том, что "нужно сильное правительство, чтобы бороться с анархией", и запиской царю с программой либеральных реформ. Был издан составленный под руководством Витте документ, получивший известность как «манифест 17 октября».

Были одновременно опубликованы три в высшей степени важных документа:

ü Манифест Николая II, обращенный с призывом ко всем "истинно русским людям" объединиться вокруг трона и дать отпор тем, кто хочет подорвать древние основы самодержавия;

ü Рескрипт новому министру внутренних дел А.Г. Булыгину разработать "совещательный" статус Думы (Святополк-Мирский сразу после "Кровавого воскресенья" ушел в отставку);

ü Указ сенату, предписывающий принимать к рассмотрению прошения, врученные или направленные ему из различных слоев населения.

19 октября 1905г. появился указ о создании первого в истории России объединенного Совета Министров, во главе которого и был поставлен Витте. Совет отнюдь не стал, как и обещал царю Витте, кабинетом в европейском смысле. Он был ответственен не перед Думой, а перед царем. И министров назначал царь, и во всех делах, которые Совет рассматривал, за царем оставалось последнее слово. Сейчас же после своего назначения Витте вступил в переговоры с представителями либеральной общественности об их вхождении в правительство. Переговоры ничем не закончились, оказавшись политическим маневром царизма, несколько раз повторенным впоследствии преемниками Витте.

Совет министров, собравшись под предводительством Сольского, не без строгости осудил указ от 18 февраля 1905г. царя как бы обвинили в либерализме. Активное участие Витте в том заседании не осталось без последствий: царь закрыл возглавлявшееся Витте сельскохозяйственное совещание и совещание министров (по "объединенному" правительству). Это заседание стало началом конца последней попытки реформ. Осенью 1905 г.(в октябре) впервые обсуждалась на совещании Витте с "общественными деятелями" кандидатура Столыпина на пост министра внутренних дел.

8 Заключение.

Либеральное движение не смогло смягчить остроту общественных и политических противоречий в стране и даже невольно обострило борьбу между реакцией и революцией, становясь на сторону последней. Грядущая революционная буря смела не только консерваторов, но и самих либералов.

История показала инертность и разнородность российского общества, которое всегда не готово к самым ожидаемым реформам, и то, что процесс реформирования общества должен быть постоянным, направленным на совершенствование общественных отношений, а не представлять собой попытку выхода из кризиса, вызванного несоответствием уровня социально-политического развития общества требованиям времени.

Опыт российского либерализма XIX в. показал необходимость осторожного проведения любых реформ и учета интересов всех сторон. Многие задачи либеральных преобразований, стоявшие перед Россией еще в XIX в., не решены и сегодня, поэтому идеи, высказанные теоретиками либерализма, большей частью остаются современными, особенно теперь, когда Россия выбирает модель своего дальнейшего развития.

9. Список использованной литературы :

1. История России с древности до наших дней под ред. М. Н. Зуева, М., 1997 г.

2. Б. Г. Литвак. Переворот 1861 г. в России, М., 1991 г.

3. В.В. Согрин. Либерализм в России. М., 1997

4. История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX - начала XX в./Сост.: С.В. Миропенко. М., 1991.

5. Леонтович В.В. История либерализма в России. М., 1995 .

6. П. А. Зайончковский. Российское самодержавие в конце XIX века, М., 1970

7. Ю. П. Титов. История государства и права России, М.,1997 г.

Понятие «либерализм» появилось в начале 19 века. Первоначально либералами называли группу депутатов-националистов в кортесах - испанском парламенте. Затем это понятие вошло во все европейские языки, однако в несколько ином значении. Сущность либерализма остается неизменной на протяжении всей истории его существования. Либерализм - это утверждение ценности человеческой личности, ее прав и свобод. От идеологии Просвещения либерализм заимствовал идею естественных прав человека, поэтому в число неотчуждаемых прав личности либералы включали и включают право на жизнь, свободу, счастье и собственность, причем наибольшее внимание уделяется частной собственности и свободе, поскольку считается, что собственность обеспечивает свободу, которая в свою очередь есть предпосылка успеха в жизни отдельного человека, процветания общества и государства.

Свобода неотделима от ответственности и заканчивается там, где начинается свобода другого человека. «Правила игры» в обществе фиксируются в законах, принимаемых демократическим государством, в котором провозглашены политические свободы (совести, слова, собраний, объединений и т.п.). Первым историческим типом мировоззрения, содержащего обозначенный выше комплекс идей, был классический либерализм (конец 18 - 7080-е годы 19 века). Его можно рассматривать как непосредственное продолжение политической философии эпохи Просвещения. Недаром «отцом либерализма» называют Джона Локка, а создатели классического либерализма Иеремия Бентам и Адам Смит считаются крупнейшими представителями позднего

Просвещения в Англии. На протяжении 19 века либеральные идеи развивали Джон Стюарт Милль (Англия), Бенжамен Констан и Алексис де Токвиль (Франция), Вильгельм фон Гумбольдт и Лоренц Штейн (Германия). Классический либерализм включает ряд принципов и концепций. Его философской основой является номиналистический постулат о приоритете единичного перед общим. Соответственно центральным является принцип индивидуализма: интересы личности выше интересов общества и государства. Поэтому государство не может попирать права и свободы человека, а личность имеет право защищать их против посягательств со стороны других лиц, организаций, общества и государства. Если рассматривать принцип индивидуализма с точки зрения его соответствия действительному положению вещей, следует констатировать его ложность. Ни в одном государстве интересы отдельного человека не могут быть выше общественных и государственных. Обратная ситуация означала бы гибель государства. Любопытно, что впервые на это обратил внимание один из основоположников классического либерализма И. Бентам. Он писал, что «естественные, неотчуждаемые и священные права никогда не существовали», так как они несовместимы с государством; «…граждане, требуя их, просили бы только анархии…». Тем не менее, принцип индивидуализма сыграл в высшей степени прогрессивную роль в развитии западной цивилизации. И в наше время он по-прежнему дает личности законное право отстаивать свои интересы перед лицом государства. Принцип утилитаризма представляет собой дальнейшее развитие и конкретизацию принципа индивидуализма. Сформулировавший его И. Бентам полагал, что общество - это фиктивное тело, состоящее из отдельных личностей. Общее благо - также фикция. Действительный интерес общества не что иное как сумма интересов составляющих его индивидов. Поэтому любые действия политиков и любые институты должны оцениваться исключительно с точки зрения того, в какой мере они способствуют уменьшению страданий и увеличению счастья отдельных людей. Конструирование модели идеального общества, по мнению И. Бентама, не нужное и опасное с точки зрения возможных последствий занятие. Тем не менее, основываясь на принципах индивидуализма и утилитаризма, классический либерализм предложил в качестве оптимальной вполне конкретную модель общества и государства. Сердцевину этой модели составляет разработанная А. Смитом концепция общественной саморегуляции. По мнению А. Смита, в условиях рыночной экономики, основанной на частной собственности и конкуренции, отдельные индивиды преследуют свои эгоистические интересы, а в результате их столкновения и взаимодействия образуется общественная гармония, предполагающая эффективное экономическое развитие страны. Государству не следует вмешиваться в социально-экономические отношения: оно способно скорее нарушить гармонию, чем содействовать ее установлению. Концепции общественной саморегуляции в сфере политики соответствует концепция правового государства. Целью такого государства является формальное равенство возможностей граждан, средством - принятие соответствующих законов и обеспечение их неукоснительного выполнения всеми, в том числе, государственными чиновниками. При этом материальное благосостояние каждого отдельного человека считается его личным делом, а не сферой заботы государства.

Смягчение крайностей нищеты предполагается за счет частной благотворительности. Сущность правового государства кратко выражается формулой: «закон превыше всего». Классический либерализм выступал за отделение церкви от государства. Религию сторонники этой идеологии считали личным делом отдельного человека. Можно сказать, что любой либерализм, в том числе и классический, в целом безразличен к религии, которая не рассматривается ни как положительная, ни как отрицательная ценность. Программы либеральных партий обычно включали следующие требования: разделение властей; утверждение принципа парламентаризма, то есть переход к таким формам организации государства, при которых правительство формируется парламентом; провозглашение и реализация демократических прав и свобод; отделение церкви от государства.

С конца 18 века и по первые два десятилетия 20 века инициатива социального реформаторства в странах западной цивилизации принадлежала либералам. Однако уже в конце 19-начале 20 века начался кризис либерализма. Теория общественной саморегуляции никогда в полной мере не соответствовала действительности. Первый кризис перепроизводства произошел в Англии в 1825 году, то есть сразу же после завершения промышленного переворота. С тех пор кризисы этого типа периодически происходили во всех развитых капиталистических странах и стали неотъемлемой частью индустриального общества. Социальной гармонии также не наблюдалось. Отказ от концепции общественной саморегуляции неизбежно привел к пересмотру представлений о роли государства в обществе. Концепция правового государства трансформировалась в концепцию социального государства, предполагающую, что государство не только подчиняется существующими законам и создает формально равные возможности для всех граждан, но и берет на себя социальные обязательства: обеспечение достойного уровня жизни населения и его неуклонного роста. Появление социального либерализма не означало преодоление кризиса либеральной идеологии и либеральных партий. Либерализм лишь приспособился к новым условиям. Популярность либеральных партий в Европе на протяжении 20 века неизменно падала, и после второй мировой войны инициатива социального реформаторства перешла к социалдемократам не только идейно, но и фактически: социал-демократическую программу совершенствования буржуазного общества стали осуществлять социал-демократические или коалиционные правительства. В США либералы не утратили своих позиций. Там соответствующая программа проводилась демократической (либеральной) партией. В 70-е годы 20 века модель общества, предполагающая государственное регулирование рыночной экономики, основанной на частной собственности, оказалась в состоянии кризиса. Поскольку разработка основных принципов этой модели и ее реализация были связаны с деятельностью социал-демократов и либералов, идеология социал-демократии и либерализм оказались ответственны за снижение темпов экономического роста, инфляцию и безработицу, а инициатива социального реформаторства перешла к неоконсерваторам, сумевшим предложить новую общественную модель. В результате либеральная идеология снова изменилась, на этот раз под воздействием неоконсерватизма. Появился современный либерализм (с конца 70-х годов 20 века и до наших дней), представленный социальным либерализмом, воспринявшим ряд неоконсервативных идей, и неолиберализмом, который можно определить как воскрешение основных принципов классического либерализма в условиях конца 20 века. Идейную основу современного либерализма составляет разработанная основоположниками классического либерализма и взятая на вооружение неоконсерваторами концепция общественной саморегуляции. Ведущим направлением либерализма в настоящее время является современный социальный либерализм, наиболее известным представителем которого является германский социолог и политолог Р. Дарендорф. Сходные идеи развивают в своих работах немецкие либералы Ф. Шиллер и Ф. Науман. Эта идейно-политическая конструкция занимает в общем и целом среднее положение между социал-демократией и неоконсерватизмом. Сохраняется приверженность таким важнейшим постулатам социального либерализма как государственное регулирование экономики и государственные программы социальной помощи наиболее малоимущим слоям населения. Более того, многие представители этого течения современной либеральной мысли полагают, что только государственное вмешательство в экономическую и социальную сферы может сгладить социально-классовые и этнические конфликты и защитить общество конца 20 - начала 21 века от революционных потрясений.

Рассуждать всерьез о либерализме в России всегда было либо небезопасно, либо невероятно сложно. История русского либерализма напоминает лабиринт, из которого легче выйти, нежели обнаружить его начало. Иначе говоря, в настоящее время любой исследователь неплохо знаком с завершающим периодом существования русской либеральной традиции начала прошлого века, тогда как проблема ее генезиса остается весьма привлекательным научным призом для современных специалистов. Эта ситуация не уникальна в силу того, что очень сложно определить время появления, персональный состав и концептуальное содержание первоначального варианта любого интеллектуального феномена.

Вместе с тем недостаточное внимание отечественных специалистов к начальной истории русского либерализма не снимает проблемы изучения генезиса либеральной традиции в России. Когда и как происходил процесс ее формирования в России? Каким был первый вариант русского либерализма? Ответы на поставленные вопросы, скорее всего, следует искать в истории российской общественной мысли середины XIX столетия.

Кроме того, следует обратиться к универсальному и привычному для научного лексикона термину «ранний либерализм» в противовес таким малосодержательным определениям, как «дворянский», «помещичий» либерализм и т.д. Выделение раннего русского либерализма в качестве самостоятельного этапа поможет преодолеть дискретность в исследовании либеральной традиции в России, выстроить периодизацию всей истории отечественного либерализма, начальные страницы которой все еще не написаны, соотнести дефиницию (либерализм) и содержательный контекст (совокупность идей, сформулированных либеральными мыслителями в середине XIX столетия). Наконец, предлагаемая процедура будет способствовать идентификации русского либерализма через его обособление от российского радикализма и консерватизма XIX века.

Ранний русский либерализм до сих пор не является общепризнанной частью историографической традиции в отечественном «либераловедении» в отличие от западной русистики. Если обратиться к работам, посвященным истории либерализма в самодержавной России, то нетрудно заметить научные предпочтения экспертов: они исследовали пореформенный период развития и особенно первые два десятилетия XX столетия. Это обстоятельство не вызывает удивления и вполне объяснимо, так как именно тогда национальная либеральная мысль сначала концептуально «повзрослела», а затем институционально оформилась.

Любой исследователь раннего русского либерализма обречен на поиски адекватного методологического инструментария, позволяющего объяснить многочисленные «узкие» места и нестыковки отечественного варианта не только с идеально-типической либеральной моделью, но и с европейскими образцами. Как изучать начальную историю либеральной традиции в России? Очевидно, что существует некий западный (британский) либеральный канон, с которым традиционно сравнивают любую его национальную версию, в частности русскую. Сразу же выясняется нерадостная исследовательская перспектива, связанная с несхожестью, а зачастую и с концептуальной противоречивостью европейского эталона и его русского аналога.

Однако любой национальный либеральный вариант будет, естественно, отличаться от канонического, особенно на этапе своего становления, и это не является поводом к его отрицанию, а требует скрупулезного изучения и объяснения. Что касается раннего русского либерализма, то наиболее плодотворным может стать разработка концепции «просвещенного абсолютизма» применительно к историческим условиям России первой половины XIX столетия. Именно она являлась интеллектуальной средой формирования раннего русского либерализма, который, в конце концов, преобразовал креативный потенциал модели «просвещенного абсолютизма» в российский конституционализм второй половины XIX века.

Период адаптации либеральных идей в национальных условиях является маркером для установления времени появления феномена раннего русского либерализма. Вообще «надвременной» сущности либерализма не существует, есть лишь «исторические формы употребления определенного понятия применительно к определенным политическим позициям, партиям, программам и так далее» . Либерализм всегда исторически детерминирован, что закономерно вызывает его географическую и содержательную мутацию на разных этапах общественного развития. Поэтому первоначальная отечественная либеральная версия не только не могла быть зеркальным отражением какой-либо идеальной западной модели, но и неизбежно пропитывалась «национальным колоритом».

Не менее важной целью для любого «либераловеда», изучающего генезис российской либеральной традиции, является концептуализация заявленной темы. Идейной первоосновой либерализма являются индивидуализм и свобода, декларирующие приоритет личности по отношению к обществу и государству. Независимость индивида закономерно предполагает наличие его неотъемлемых прав и свобод, которые не могут быть никем отчуждены и должны гарантироваться и охраняться властью и социумом. По либеральным канонам наибольшее значение первоначально имело право владения и свободного распоряжения собственностью.

Одной из наиболее сложных и противоречивых в либеральном мировосприятии следует признать идею естественных и равных прав человека, так как ее реализация всегда требует разрешения конфликта между декларативной и практической частью без угрозы саморазрушения всего общественного организма. Каким образом в социуме можно обеспечить законное желание каждого индивида иметь собственность в условиях ее неизбежного отчуждения от большинства населения? Или как примирить естественные и демократические по содержанию политические интенции доминирующей малообеспеченной части общества, ориентированной на передел власти и богатства, с защитой интересов имущего и образованного меньшинства? Наконец, есть ли шанс ужиться традиционной вере либерала в прикладные возможности науки с ее детерминизмом и ведущим либеральным концептом свободы личности? Потенциально негативных последствий преодоления этих антиномий на любом этапе исторического развития было гораздо больше, чем оптимистических прогнозов. Поэтому вся история либерализма является примером непрерывного поиска адекватных средств для успешного разрешения внутренних конфликтов в теоретических и практических положениях .

Неудивительно, что выполнение таких сложных задач, всегда стоявших перед либеральной мыслью, невозможно представить в рамках одной идеально выстроенной модели. Говоря о либерализме, «правильнее описывать его не как единую доктрину или мировоззрение, а как совокупность родственных идеологий, своеобразное идеологическое семейство» . Канонический образ инвариантной основы либерализма в действительности распадается на разнообразные версии, наполненные национальной спецификой.

Традиционно специалисты ориентированы на присутствие в историографии «большой» истории либерализма, в контекст которой они пытаются вписать результаты своих собственных исследований. Однако подобное утверждение как минимум спорно, так как реальная история того или иного национального либерального варианта неизбежно будет характеризоваться изрядной долей содержательного многообразия, часто несводимого к какой-либо матричной основе. Это вовсе не означает, что нет общего для всего «либераловедения» основания, на котором формируются различные академические версии истории либерализма и под которым подразумеваются классические либеральные ценности. Но их архитектоника и национальная специфика всегда будут детерминированы различными факторами, начиная с географического и заканчивая политическим, особенно на этапе становления либеральной традиции. Таким образом, может быть, стоит говорить о «либерализмах» и признать идею либерального метанарратива красивой, но мифологической гипотезой?

Одновременно, совсем непросто выявить само «либеральное родство», которое традиционно определяется двумя способами - «через выделение некоторого “твердого ядра” суждений и приверженностей, почитаемых обязательными для всех либералов, т.е. своего рода общего знаменателя их взглядов, а также посредством формирования “стандартного” образа либерализма (в пределах допустимых отклонений), созданного обобщением воззрений лиц, причисленных к либеральному пантеону» . В каждом случае возникают серьезные проблемы, так как интеллектуальный катехизис либерализма всегда будет неполным, а индивидуальные представления любого эксперта о классическом либеральном пантеоне связаны с его субъективным мнением. И все же ведущую роль в либерализме играет свобода. С ней связаны другие либеральные ценности, в частности «толерантность и приватность», которые по существу развивают идею свободы, в то время как конституционализм и власть закона рассматриваются в качестве «практических и институциональных принципов» , обеспечивающих и гарантирующих свободу индивида.

Существенным методологическим подспорьем в изучении феномена раннего русского либерализма является социологическая теория социального поля П. Бурдье . Речь идет о поле производства идей, которое имеет ряд отличий. Во-первых, это сфера конкуренции, где агенты борются за обладание символическим интеллектуальным капиталом, позволяющим им в случае успеха навязывать собственные представления другим участникам состязания. Во-вторых, это область столкновения различных профессиональных групп влияния за право апеллировать к власти и за доминирующие позиции в экспертном сообществе, где разрабатываются проекты перспективного исторического развития социума. В-третьих, это пространство интеллектуальных услуг со сложной структурой печатного производства, цензурой, балансом читательского спроса и издательского предложения, рецензированием и продвижением определенных «нормативных» моделей, стильных мейнстримов и модных андеграундов.

Ранний русский либерализм формировался в условиях постоянного диалога со своими близкими и дальними оппонентами. С самого начала одной из его структурных особенностей являлось наличие как минимум двух течений, конкурировавших между собой за право выражать национальную либеральную аутентичность, - «народнического» К.Д. Кавелина и «охранительного» Б.Н. Чичерина. Соперничество усиливалось под влиянием не только различия в понимании отечественной исторической традиции, но и нюансов восприятия европейского прошлого в целом и достижений западного либерализма в частности.

Кавелин и Чичерин безусловно принадлежали к западническому кругу мыслителей, но все же по-разному видели тактические перспективы рецепции европейских либеральных ценностей в России. Кавелин скептически относился к практике прямого институционального заимствования западных регуляторов общественного развития даже под контролем отечественной автократической власти и потому артикулировал идею долговременного сосуществования «новых» европейских и «старых» традиционных форм в механизме социального «инжиниринга». Таким образом, в мировоззрении Кавелина присутствовал значительный консервативный тренд, нередко бросавший его в «объятия» славянофилов.

Чичерин, напротив, оптимистически воспринимал перспективы системного утверждения передового западного опыта в России, возлагая главные надежды на силу и мощь просвещенного самодержавного режима, способного гарантировать не только защиту модернизационных процессов в России от любых проявлений радикализма, но и готового к проведению политики самоограничения и самореформирования. За столкновением мнений главных действующих лиц в раннем русском либерализме нельзя не увидеть желания удовлетворить личные амбиции в борьбе за символическое первенство в либеральной среде на историческом для России рубеже 1850–1860-х годов.

Не меньшей релевантностью для объяснения феномена раннего русского либерализма обладают дискуссии его представителей с радикальными и консервативными критиками. Накануне Великих реформ в поле производства идей несложно заметить открытую конкуренцию между основными направлениями отечественной общественной мысли в процессе социального конструирования модели ближайшего национального будущего. Основной площадкой развернувшейся полемики стала периодическая печать, а главным призом - участие в подготовительном этапе предстоящих преобразований в качестве экспертов и разработчиков. Необходимо отметить, что тогда либералам впервые удалось опередить своих соперников и на некоторое время занять доминирующие позиции в ближнем круге советников самодержавия.

Очевидно, что применительно к раннему русскому либерализму следует сделать акцент скорее на разнообразии и неповторимости теоретического наследия, касающегося исторических форм либерализма. При обнаружении в той или иной программе признаков классической либеральной аксиологии исследователю важно определить, каким образом в ней «снимаются» базовые противоречия либерального мировосприятия в условиях национального развития. Иными словами, интересно выяснить, как отцы-основатели русского либерализма, опираясь на опыт своей социализации, смогли занять те позиции в поле производства идей, которые позволили им наиболее полно вербализировать раннелиберальную концепцию. А это бесперспективно делать без внимания к особенностям местного исторического пространства, неизбежно детерминировавшего финальный образ российского либерализма середины XIX столетия.

Кроме того, изучение раннего русского либерализма невозможно без учета специфики того поля производства идей, в котором он формировался. В этом социальном пространстве сосуществовали рынок издательских, интеллектуальных услуг с цензурой, претендовавшей на роль внешнего регулятора и модератора внутренних процессов развития отечественной общественной мысли. Содержание и ход дискуссии в либеральной среде нередко коррелировались с личной позицией редактора периодического издания, дававшего вместе с цензором санкцию или запрещавшего публикацию материалов, что вызывало конфликт с автором и даже смену им собственной диспозиции в споре.

Таким образом, ранний русский либерализм в силу своих многочисленных особенностей просто не может быть объяснен в рамках классического либерального дискурса. Этатизм, элитизм, неприятие демократии и конституционализма в первоначальной отечественной либеральной концепции выводят ее за скобки «общего либерального знаменателя». Не следует забывать и об отсутствии конвенциональных соглашений между представителями академической науки по многим содержательным вопросам и границам самого понятия «классический либерализм».

Феномен раннего русского либерализма может быть интерпретирован и в терминах социологии знания, где любая реальность воспринимается как социально конструируемая . Знания об обществе, с одной стороны, объективируются в продуктах человеческой деятельности, а с другой - подвержены процессу непрерывного обновления. Таким образом, наши представления о социуме одновременно институционально объективированы и субъективно формируемы. В случае с ранним русским либерализмом это означало знакомство отечественных мыслителей середины XIX века с историей европейской либеральной традиции и моделирование национального варианта, отличного от канонического.

В этой связи важно осмыслить механизм поддержания субъективной реальности, так как именно он обеспечивает устойчивый характер самоидентификации индивида. Среди главных условий его функционирования следует назвать существование феномена «значимых других», позволяющее перевести статичное состояние действительности «лицом к лицу» в динамичное положение ее социального переопределения, а также среды и языка, т.е. возможность проговаривать результаты своего опыта. Для основателей русского либерализма в роли «значимых других» выступали представители западной общественной мысли и собственное немногочисленное окружение, подтверждавшие их идентичность в периоды общения и полемики друг с другом.

Интерес к профессионализации темы раннего русского либерализма в отечественной историографии проявился в 1950–1960-х годах, когда в трудных условиях жесткой идеологической цензуры авторам наиболее серьезных публикаций удалось заявить саму проблему и создать пилотные образцы исследовательского нарратива. В последующие два десятилетия 1970–1980-х годов изучение начальной истории русского либерализма продолжалось и характеризовалось появлением первых научных опытов системного подхода к рассмотрению феномена раннего либерализма в России с учетом его многочисленных особенностей, вписанных в национальный политический контекст.

В 1990-х годах начался современный этап в изучении раннего русского либерализма, который можно смело назвать «либеральной волной» в отечественной историографии, вызванной известными политическими изменениями в стране, доступом к ранее закрытым архивным фондам, активными контактами с зарубежными коллегами и знакомством с достижениями западной русистики. В ответ на трансформацию политической, социальной, историографической ситуации обновлялись тематика, концептуальные модели, лексика, корпус источников по истории раннего русского либерализма.

Несмотря на очевидный прорыв в исследовании темы академические позиции российских экспертов сохраняют и сегодня тенденцию к поляризации, а многие базовые сюжеты истории раннего русского либерализма не имеют даже признаков конвенциональных перспектив. В частности, некоторые современные отечественные специалисты стремятся объявить всю русскую либеральную мысль первой половины XIX века «ненастоящей», «нетипичной», «паралиберальной» . Формирование русского либерализма автоматически переносится ими во вторую половину XIX или даже в начало XX столетия. При этом игнорируется вся небедная на либеральные события история дореформенной России. Такие поиски «зрелой» модели отечественного либерализма явно не способствуют изучению его генезиса, так как механически, «с линейкой в руках», сопоставляется начальная национальная либеральная модель с классическим западноевропейским образцом.

Не менее дискуссионными представляются попытки ряда отечественных экспертов «состарить» ранний русский либерализм на полвека и объявить о его рождении еще на рубеже XVIII и XIX веков. Эта традиция берет свое начало с известной работы В.В. Леонтовича и сохраняется в современной российской историографии. Однако ее приверженцы явно не учитывают, что в это время в общественной мысли России практически невозможно обнаружить теоретические конструкции, в которых либерализм был бы окрашен в национальные цвета. Иначе говоря, любому эксперту недостаточно назвать имена явных или потенциальных адептов западных либеральных ценностей в России; требуется разглядеть фигуры мыслителей, способных «перевести» их на местный язык.

В проблемном поле российского «либераловедения» активно и плодотворно работали западные гуманитарии, интерес которых к генезису русского либерализма возник на рубеже 1950–1960-х годов. Наряду со скептическим отношением к самой перспективе изучения либерализма в России в середине - второй половине XIX столетия, появилось «оптимистическое» направление в историографии, обозначившее своей целью исследование мировоззрения Кавелина и Чичерина в качестве основоположников либеральной традиции. В 1960–1970-х годах русский либерализм XIX века окончательно «вписался» в европейский контекст и в западной академической мысли начались уже дискуссии по поводу его содержательной и персональной идентификации.

С середины 1980-х годов в англо-американской историографии можно вести отсчет современному и самому плодотворному этапу в изучении раннего русского либерализма. В этот период были опубликованы работы, посвященные непосредственно исследованию начальной истории отечественного либерализма и ее главным действующим лицам, закрепившие доминирующие профессиональные позиции за зарубежными коллегами. Важно отметить, что в них многие методологические препятствия просто сняты. Например, на фоне разных гипотез о времени появления либерализма в России авторы тематических исследований в большинстве своем признают «объективный» характер существования его многочисленных особенностей. А в наиболее заметных трудах с успехом апробированы разнообразные варианты их научной интерпретации. Да и сам термин «ранний русский либерализм» давно уже «обжил» пространство в западной академической русистике, превратившись в самостоятельный научный дискурс .

Вместе с тем для современной российской и англо-американской историографии в разной степени характерно рассмотрение начальной истории русского либерализма не комплексно, а фрагментарно, в виде отдельных крупных и малых сюжетов. При этом если западные эксперты все же вписывают свои локальные темы в более широкий содержательный контекст и нередко выходят на обсуждение проблемы ранней истории либерализма в России, то отечественные авторы нечасто решаются на подобные исследовательские риски. Таким образом, ранний русский либерализм пока еще не прошел полноценную научную экспертизу как единый интеллектуальный феномен.

Историю русского либерализма нередко начинают с эпохи Екатерины Великой. На первый взгляд этот подход не вызывает сомнений, но вероятно нуждается в существенном уточнении. Екатерининский период, скорее всего, следует относить ко времени формирования интеллектуальной среды и благоприятных условий для появления первых ростков либеральной мысли. Особого внимания заслуживает известная концепция «просвещенного абсолютизма». Совершенно очевидно, что данная конструкция во времена царствования Екатерины II стала практическим результатом восприятия интеллектуального опыта европейского Просвещения. Верховная власть в России впервые тогда оказалась открытой для столь глубокого и заинтересованного ознакомления с западным идейным наследием и готовой к проведению сложной политики самоограничения. В итоге - содержательные реформы второй половины XVIII столетия, реально ограничившие самодержавный режим, а также распространение либеральных идей в просвещенной части российского общества.

Внутриполитический курс Екатерины Великой можно назвать «второй волной» европеизации России, постепенным укоренением в российской действительности новых порядков. Например, знаменитая «Жалованная грамота дворянству» 1785 года законодательно оформила его сословный статус, нарушать который формально не могло теперь даже государство. Вообще «просвещенное самодержавие» Екатерины II опиралось на идею верховенства закона, добровольное подчинение ему всех вплоть до императора. Тем самым монархический режим по собственной инициативе заявил о своем стремлении трансформировать прежнюю традицию неограниченной верховной власти самодержца в современную и функциональную модель авторитета закона. И даже не так важно, что единственным субъектом права оставался монарх, способный отвергнуть любой законодательный акт. Истинный смысл «просвещенного поворота» Екатерины Великой видится в модернизации божественного образа власти и его инструментализации в условиях формирования новых канонов политического управления.

Все это серьезно отличало екатерининскую «вторую волну» европеизации от петровской «первой волны», сугубо внешнеполитической, включившей Россию лишь в систему европейских международных отношений. Следует заметить, что без первого этапа, скорее всего, не было бы и второго. Реализация имперского проекта Петра Великого сделала бывшую Московию неотъемлемой частью Европы, что обрекало только что рожденную империю на внутреннее «обустройство» исключительно по западным образцам. Вместе с тем блестящие достижения эпохи Екатерины II послужили стимулом к возникновению не более чем среды обитания будущего русского либерализма и не могли чудесным образом привести к появлению национально адаптированной либеральной доктрины.

Во времена Александра I «просвещенный абсолютизм» превратился в определенный стандарт государственной политики. Появилось немалое количество проектов преобразования экономики, института крепостничества, системы управления. Постепенно либеральные идеи из модного увлечения трансформировались в практическое средство реформаторской политики. Однако даже в самых просвещенных кругах русского дворянства Александровской эпохи либеральные новации оставались исключительно чужеродным и неадаптивным к российским условиям инструментом воздействия на статус-кво отечественной исторической традиции.

Другими словами, попытки либерализировать существующий режим приводили либо к появлению фантастических прожектов прямого заимствования западного опыта модернизации (программы декабристов), либо к стремлению механически совместить либеральные ценности и тотальный государственный патернализм (сторонники реформ в придворном окружении). Даже хорошо известные проекты М.М. Сперанского не содержали в себе телеологии укоренения классических либеральных идеалов на российской почве. В конечном счете, в этот период времени никому так и не удалось предложить концептуальную программу национального транзита из царства традиционной архаики в пространство либеральной аксиологии. На смену екатерининской интеллектуальной и сословной либерализации пришла государственная практика проведения «случайных» квазилиберальных мероприятий. Продолжалось теоретическое и практическое освоение модели «просвещенного самодержавия» в России в условиях быстро меняющейся внутриполитической ситуации. Поэтому говорить о русском либерализме в эпоху царствования Александра I преждевременно.

Поражение декабристов и ужесточение политического режима в Николаевской России ускорили поиск национальной идентичности. История отечественного либерализма обогатилась идеями П.Я. Чаадаева и умеренных западников, которые отдали «просвещенный абсолютизм» на откуп правительственной бюрократии и окунулись в многообразие классической либеральной мысли. «Кладовые европейского либерализма» стали точкой отсчета в размышлениях западников и местом поиска дополнительных аргументов в знаменитой дискуссии со славянофилами.

Результатом этой работы можно считать формирование либерального направления в русской общественной мысли, что предполагало наличие адекватной среды и видных мыслителей в лице либеральных западников. Вообще западничество 1840-х годов можно лишь с большими оговорками считать исторической формой либерализма и только при условии, если его понимать достаточно широко «не как конкретную политическую программу, а как социально-аксиологическую направленность» .

Не следует забывать, что феномен западничества был содержательно неоднородным и к нему в равной степени принадлежали А.И. Герцен, В.Г. Белинский, Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, заложившие в 1840-е годы основы и радикальной, и либеральной традиции. Что касается умеренных западников, то их идеи составили основу утопического конструкта либерального типа, так как восприятие достижений европейского либерализма не сопровождалось адаптацией к национальным условиям.

Либералы-западники в основном познавали европейский опыт, погружаясь в его прошлое и многочисленные нюансы современного этапа развития. Восхищение новых адептов либеральных ценностей прослеживается в многочисленных путевых заметках, составленных ими во время путешествий за границу, особенно на фоне критического отношения к отечественной исторической традиции. Некоторые из них даже пережили увлечение социалистическими идеями. Либеральные западники в значительной степени произвольно создавали образ цивилизованного Запада, и думается, что европеец очень бы удивился собственному отражению в зеркале идеальной русской версии.

Вместе с тем закат Николаевской эпохи стал временем обновления и концептуализации русской либеральной мысли. Вторая половина 1850-х годов может считаться наиболее плодотворным этапом в развитии раннего русского либерализма. Богатое теоретическое наследие оставил Грановский, а в роли новых кумиров выступили Кавелин и Чичерин, авторы знаменитого «Письма к издателю», дерзко подписанного «русский либерал». Определяя свои цели и резко критикуя радикализм Герцена, зарубежного издателя сборника «Голоса из России», в котором и была опубликована эта работа, они писали: «Мы думаем о том, как бы освободить крестьян без потрясений всего общественного организма, мы мечтаем о введении свободы совести в государстве, об отменении или по крайней мере об ослаблении цензуры. А вы нам толкуете о мечтательных основах социальных обществ, которые едва ли через сотни лет найдут себе приложение, в настоящее же время не имеют для нас решительно никакого практического интереса. Мы готовы столпиться около всякого сколько-нибудь либерального правительства и поддерживать его всеми силами, ибо твердо убеждены, что только через правительство у нас можно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов. А вы проповедуете уничтожение всякого правительства и ставите прудоновскую анархию идеалом человеческого рода. Что же может быть общего между вами и нами? На какое сочувствие можете вы рассчитывать?»

Авторы письма, которое стало программным заявлением, впервые причислили себя к либералам, что важно для самоидентификации формировавшегося раннего русского либерализма. Вообще «Письмо к издателю» являлось лишь частью так называемой «рукописной литературы», созданной в 1855–1856 годах по предложению Кавелина вместе с Чичериным. Подготовленные ими статьи публиковались в бесцензурных сборниках Герцена «Голоса из России» за границей и по праву считаются «первым открытым выступлением русских либералов».

Уже в них отчетливо просматриваются базовые особенности раннего либерализма - апелляция к власти и неприятие демократии в лице становящегося русского радикализма. При этом нет никаких серьезных оснований сомневаться в либеральных взглядах создателей рукописной литературы, так как с самого начала в ней прозвучали идеи свободы, прогресса, освобождения крестьян, либеральных реформ. Названные же особенности скорее нуждаются в профессиональном объяснении, нежели могут служить поводом для категоричных выводов. Очевидна и методологическая несостоятельность всех попыток механически сопоставлять исторические пути развития западноевропейского и отечественного либерализма. Скорее всего, мы должны говорить о разных либерализмах - национально адаптированных, в каждом из которых наряду с инвариантным набором классических ценностей неизбежно присутствует и географическая составляющая.

Существовал немногочисленный, но яркий «второй эшелон» ранних русских либералов, представленный именами П.В. Анненкова, И.К. Бабста, В.П. Боткина, А.В. Дружинина, Е.Ф. Корша. Они успешно разрабатывали экономические, политические, этические, социокультурные проблемы русского либерализма. Мы без особого труда можем обнаружить в их работах такие общепризнанные либеральные ценности, как свобода личности, рационализм и вера в прогресс, естественные права человека и экономическая свобода.

Обращают на себя внимание политэкономические рецепты, «прописанные» России известным профессором Казанского и Московского университетов Бабстом: «Полная свобода промышленности, торговли развивается, правда, везде и всегда медленно, но должна же везде одержать верх. При малоразвитом народном хозяйстве обращение капиталов стеснено уже отсутствием безопасности и обеспечения или же привилегиями, которыми пользуются отдельные лица и сословия, или же, наконец, постоянным вмешательством верховной власти в частные дела промышленных людей и постоянною опекою над их промышленными занятиями. Здесь являются постоянные монополии в самых разнообразных их формах, и каждая монополия есть зло, потому что это не более и не менее как налог на промышленность в пользу лености или воровства» .

Многих из них привлекала эстетика буржуазного общества, что легко увидеть в разнообразных путевых заметках, сделанных во время заграничных путешествий. Известный сибарит и глубокий знаток европейского искусства Боткин искренне восхищался британскими «клубами прений», куда люди, по его мнению, приходят «вовсе не с целью говорить речи, а для того, чтобы выпить чаю или грога и послушать других, и часто невольно сами вовлекаются в прения. Вот отчего в Англии нет почвы ни для каких крайних социальных мнений, созревающих только в тесных, одиноких кружках, избегающих противоречий и смотрящих на человеческую природу из узкого окошечка своих ограниченных понятий» .

Они видели в современном западном искусстве плодотворное развитие идей эпохи Возрождения, которая в свою очередь черпала вдохновение в лучших образцах эллинского и римского мира. Россия же напротив, согласно либеральным мыслителям, сохраняла генетическую связь с византийской традицией, что препятствовало перенесению акцента на внутреннюю жизнь человека со всеми ее бурными страстями. «Мне кажется, наши славяне правы, называя византийскую живопись истинно религиозной и отрицая это название у итальянской, правы - потому, что в последней, как вы справедливо замечаете, все принадлежит личности человека и объясняется его понятиями, наукой, историей, тогда как первая не допускала до себя исторического процесса, устремляя свои взоры не внутрь себя, а вне себя, на первообраз предания. Византия не изменила своему родству с востоком, а личное начало, составляющее существенный характер европейской истории, обозначилось также и в религии», - размышлял Боткин в одном из своих писем еще в 1840-х годах .

Уже в 1858 году острая полемика между Чичериным и Герценом, начавшаяся после их личной встречи в Лондоне, расколола либеральную среду и увеличила различия во взглядах ее представителей. В начале нового царствования и в период подготовки крестьянской реформы Чичерин обратился к своему оппоненту с резким посланием по поводу его радикальных заявлений в печати. Письмо было опубликовано в № 29 «Колокола» в конце 1858 года, где наряду с обвинениями содержался призыв к спокойной и содержательной работе в переломный исторический момент: «И неужели вы думаете, что Россия, в настоящее время, нуждается в людях с пылкими страстями, которые от избытка чувств перегорают быстро и умирают на полдороге? Вспомните еще раз, в какую эпоху мы живем. У нас совершаются великие гражданские преобразования, распутываются отношения, созданные веками. Вопрос касается самых живых интересов общества, тревожит его в самых глубоких его недрах. Какая искусная рука нужна, чтобы примирить противоборствующие стремления, согласить враждебные интересы, развязать вековые узы, чтобы путем закона перевести один гражданский порядок на другой!»

Нетрудно догадаться, что «руку Судьбы» Чичерин видел исключительно в государстве, обладавшем не только необходимым ресурсом, но и стремлением к преобразованиям. Ответом ему стало не менее резкое письмо Кавелина, вставшего на защиту Герцена, которого поддержали еще несколько либералов, в частности Анненков и Бабст.

Не менее дискуссионным оказался вопрос о крестьянской общине и судьбе российского дворянства. Чичерин считал современную общину результатом исторической деятельности государства и выступал за ее разрушение при активном развитии частнособственнических интересов в сельском хозяйстве. Будучи сторонником либеральных мер в экономике, он возлагал надежды на процветание крупных дворянских хозяйств, соединяя с этим уверенность в сохранении доминирующих позиций дворянства в решении политических и гражданских дел на ближайшую перспективу.

Другую позицию занимал Кавелин, выступая последовательным защитником крестьянской общины в качестве противовеса пролетаризации больших масс сельского населения. По его мнению, необходимо, «чтобы между увольняемыми крестьянами непременно было вводимо общинное устройство и управление, составляющее в России твердый оплот против пролетариата и самый могущественный орган правительства, чего, к сожалению, многие помещики у нас еще не понимают…»

Стараясь максимально учесть все особенности и противоречия в развитии сельского хозяйства, Кавелин попытался соединить крупное землевладение и общинное крестьянское земледелие, что вносило в его мировоззрение дополнительный консервативный оттенок и сближало с лидерами славянофилов. Идеал «мужицкого царства» стал доминантой во взглядах одного из столпов либеральной мысли России XIX века.

Таким образом, ранний русский либерализм уже в период своего формирования отличался известной вариативностью, т.е. наличием различных течений внутри самого себя. Среди них особое внимание следует обратить на «народническое» направление Кавелина и «охранительный» либерализм Чичерина. Именно на основе последней версии, окончательно сложившейся в середине 1860-х годов, ранний русский либерализм, скорее всего, приобрел все необходимые характеристики полноценной национальной программы.

В 1862 году Чичерин определил: «Сущность охранительного либерализма состоит в примирении начала свободы с началом власти и закона. В политической жизни лозунг его: либеральные меры и сильная власть, - либеральные меры, предоставляющие обществу самостоятельную деятельность, обеспечивающие права и личность граждан, охраняющие свободу мысли и свободу совести, дающие возможность высказываться всем законным желаниям, - сильная власть, блюстительница государственного единства, связующая и сдерживающая общество, охраняющая порядок, строго надзирающая за исполнением закона, пресекающая всякое его нарушение, внушающая гражданам уверенность, что во главе государства есть твердая рука, на которую можно надеяться, и разумная сила, которая сумеет отстоять общественные интересы против напора анархических стихий и против воплей реакционных партий» .

Концепция «охранительного либерализма» генетически связана с «просвещенным абсолютизмом» екатерининского царствования, в котором ведущим идейным конструктом являлся самодержавный режим. Именно власть заявила о своем намерении быть просвещенной, т.е. готовой к проведению политики самоограничения через законотворческую деятельность и признание верховенства закона. Иначе говоря, концепция «истинной» или «просвещенной» монархии предполагала добрую волю исключительно самодержца, желавшего вершить судьбы людей по справедливым законам, исходившим от него самого.

Модель «охранительного либерализма» Чичерина, сохранив идею апелляции к власти как единственной легитимной и стабилизирующей политической силе в России, актуализировала другую, просвещенческую составляющую в этом сочетании. Автор нисколько не сомневался в необходимости преобразований в государстве и всецело приветствовал отмену крепостного права. Более того, Чичерин так и остался наиболее последовательным защитником достижений эпохи Великих реформ 1860–1870-х годов в либеральной мысли пореформенного периода. Он лишь настаивал на том, что столь масштабные преобразования, да еще в стране с исторически ярко выраженным государственным началом, под силу только самой власти, которая обязана быть просвещенной уже независимо от собственных желаний.

Таким образом, Чичерин сумел выйти за рамки предшествующей модели «просвещенного абсолютизма» за счет активного наполнения ее классическими либеральными ценностями при сохранении роли государства в качестве гаранта успешных и постепенных действий. В его формуле «либеральные меры и сильная власть» сосредоточены итоги многолетних интеллектуальных усилий либеральных мыслителей. Ранний русский либерализм как целостный феномен невозможно представить без экономических рассуждений Бабста, эстетических взглядов Анненкова, Боткина и Дружинина, историософии Кавелина и Чичерина.

Именно вторая половина 1850-х - 1860-е годы стали временем формирования раннего русского либерализма как самостоятельного интеллектуального феномена. Гипотетически в раннем русском либерализме концептуально определились границы либерально-консервативного консенсуса, потенциал которого был практически использован в период подготовки и проведения Великих реформ. Появление раннего русского либерализма стало результатом концептуализации классического либерального наследия европейского образца в неблагоприятных условиях господства традиционалистских ценностей и автократической политической практики, что определило характер и содержание многочисленных особенностей раннелиберальной конструкции.

Взгляды ранних русских либералов пересекались в интеллектуальном пространстве либерального сегмента поля производства идей середины XIX столетия. Свобода, индивидуализм, собственность сами по себе играли эталонную роль в моделировании идеально-типической картины мира в интеллектуальной риторике отечественных либералов. Каждый из них не раз публично приносил клятву верности либеральному катехизису, предпочитая его другим идейным манифестам. Иначе говоря, когда обсуждались историософские вопросы цивилизационного пути развития общественных систем, соотношения прогресса и регресса в социальной динамике или выбирались существующие образцы для подражания в ближайшей исторической перспективе, ранние русские либералы выступали последовательными адептами либеральной аксиологической «классики» в «чистом» виде.

Параллельно с этим формировались теоретические версии ее «приживления» в местных условиях, и тогда уже возникали иные конструкции, серьезно отличавшиеся от привычных канонических вариантов. Таким образом, следует различать процесс восприятия ранними русскими либералами западного либерального опыта, с одной стороны, и попытки его концептуального осмысления с целью интеграции в национальную традицию, с другой стороны. Такой дифференцированный подход поможет как «защитить» основоположников отечественного либерализма от разнообразных и необоснованных сомнений в их идейной принадлежности, так и предметно объяснить нюансы и особенности первоначальной либеральной доктрины.

Немаловажным обстоятельством является и то, каким образом были восприняты и использованы итоги деятельности ранних русских либералов теми, кто впоследствии уже «обживал здание» отечественной либеральной традиции. Есть все основания утверждать, что ни одно из либеральных течений в России второй половины XIX - начала XX века не избежало позитивного влияния, например, чичеринской концепции «охранительного либерализма». Русский конституционализм, к которому Чичерин пришел не сразу, тем не менее, многим обязан ему своим теоретическим осмыслением и практическим воплощением в очень непростых политических реалиях. Именно Чичерин наполнил либеральным и, в том числе, конституционным содержанием инструментальную модель «просвещенного абсолютизма», придав ей сбалансированность и способность к дальнейшему общественному обновлению.

Одновременно специалистам не следует игнорировать тему очевидных и многочисленных особенностей раннего русского либерализма. Речь идет в первую очередь о его консервативной составляющей, наиболее заметной в той же концепции «охранительного либерализма» Чичерина, позволяющей поставить под сомнение даже его либеральную ориентацию. Однако можно согласиться с авторитетным экспертом А. Валицким , доказавшим принадлежность Чичерина к русскому либерализму, опираясь, в частности, на его ранние работы. В дальнейшем Чичерин успешно доработал основные положения «просвещенного абсолютизма», соединив в новой конструкции «охранительного либерализма» классические либеральные ценности и национальную политическую среду.

Ранний русский либерализм стал своеобразной теоретической вершиной концепции «просвещенного абсолютизма», оказавшейся удачной формой для существования и развития либеральных ценностей в условиях самодержавной России. Именно этим обстоятельством объясняется наличие мощного консервативного заряда, который присутствовал в раннем русском либерализме. Не исключено, что как раз консервативная составляющая в значительной степени способствовала формированию отечественного конституционализма во второй половины XIX века и укреплению еще очень хрупкой либеральной традиции.

В таком же режиме требуется исследовать и интерпретировать конкретные особенности раннего русского либерализма, в частности неприятие демократии, которая ассоциировалась у отцов-основателей русского либерализма с радикализмом и диктатурой масс, или признание Кавелиным необходимости сохранения крестьянской общины, амортизировавшей, по его мнению, негативные социальные последствия прорыва деревни к тотальному рынку, наконец, аристократизм и элитизм мировоззрения русских либералов, мечтавших о цивилизаторской роли дворянства в России.

Ранний русский либерализм концептуально вырос из умеренного западничества 1840-х годов, где либеральные и демократические идеи сосуществовали с монархическими и державными интенциями. У экспертов не вызывает сомнений принципиальный антиконсервативный пафос западнической мысли, но, размышляя над русской историей, они все более склонялись к признанию необходимости централизованной политической власти. Приветствуя в России великую державу, «западники стояли гораздо ближе к Погодину, чем к славянофилам, причем это касается не только Редкина, развивавшего теорию государственного права на гегельянской основе, не только Грановского и Кавелина, приветствовавших централизаторскую политику Карла Великого, Людовика XI или даже Ивана Грозного, но и Белинского…»

Попытки либерально мыслящих западников «примерить» на Россию модный европейский костюм непременно заканчивались этатистскими декларациями. Что же тогда говорить о ранних русских либералах, которые ставили перед собой задачу преобразовать европейский тренд в развернутую целостную национальную либеральную программу. С одной стороны, отечественные либералы середины XIX века учились русской истории по книгам Н.М. Карамзина и хорошо усвоили содержание и роль государственнической традиции. А с другой стороны, в тот период в любых проектах либерального обновления российского общества просто невозможно было не учитывать специфики самодержавного режима.

Интересной представляется мысль о формировании раннего русского либерализма на пересечении границ либерального и консервативного полей. Умеренное западничество на протяжении своего существования в 1840-е годы наряду с базовыми либеральными ценностями не отвергало применительно к России идеи сильного государства, монархии, традиционной религиозной веры. Либеральные западники «допускали возможность и даже полезность традиционной религиозной веры в плане психологическом, как насущную потребность конкретной, отдельно взятой личности - но не сообщности людей» .

Западники, противостоявшие в первую очередь славянофилам, использовали консервативные вербальные символы, но обязательно подвергали их концептуальной рационализации для соединения с либеральными идеями. Это был ответ на своеобразный интеллектуальный вызов времени, потребовавший осмыслить развитие либеральной мысли в условиях отечественной самодержавной политической системы. Таким образом, ранние русские либералы, стремившиеся сформулировать в середине XIX столетия национальную либеральную программу, опирались на уже существовавшую в их среде традицию обращения к консервативной аксиологии.

Феномен раннего русского либерализма являлся одновременно следствием персональной рефлексии по поводу объективированной социальной реальности и результатом ее творческого конструирования, в ходе которого появлялось новое знание об обществе. В соответствии с известными положениями социологии знания Бергера и Лукмана, чтобы понять состояние социально сконструированного универсума «в любое данное время или его изменения во времени, следует понять социальную организацию, позволяющую тем, кто определяет реальность, заниматься этим. Грубо говоря, важно передвинуть вопросы об исторически наличных концептуализациях реальности с абстрактного “что?” к социологически конкретному “кто говорит?”» . В конечном счете предполагается не столько выяснение авторства отечественной раннелиберальной концепции, сколько объяснение специфики того интеллектуального пространства, в котором она появилась.

Своеобразный «рынок идейной продукции» всегда подвержен исторической и политической конъюнктуре, которая по-разному проявляется в те или иные временные этапы социального проживания. Эпоха Великих реформ в России впервые столь серьезно и практически легитимировала присутствие в этом «рыночном пространстве» рационалистически созданных либеральных утопий, трансцендентных бытию, но имевших преобразовательный мотив и потенциал по отношению к окружающей действительности.

Развитие либерального сегмента поля производства идей в России в середине XIX века определялось способностью к теоретической репрезентации либеральной идеи в модели перспективного движения российского социума в неблагоприятных для этой цели политических условиях. В данный период русский консерватизм, будучи главным соперником либералов в борьбе за аутентичное знание национальных интересов, уже представил свою знаменитую формулу «Православие, Самодержавие, Народность», близкую и понятную власти. Ранние русские либералы должны были ответить на интеллектуальный вызов «справа», воспользовавшись историческим шансом политики либерализации на рубеже 1850–1860-х годов, полученным накануне и в начале проведения Великих реформ.

«Производство» отечественной либеральной модели в середине XIX столетия изначально происходило при активном вторжении либералов в пространство конкурирующей консервативной мысли. Основоположники русского либерализма использовали плодотворный опыт умеренных западников 1840-х годов, сочетавших либеральные и консервативные ценности. Кроме того, либералы стремились продемонстрировать верховной власти возможности и перспективы расширения концепции «просвещенного абсолютизма» за счет наполнения ее классическим либеральным содержанием, адаптированным к местным особенностям и сохранявшим связь с традицией.

Конкурентоспособность ранних русских либералов зависела как от их готовности убедить политическую элиту в целесообразности своих предложений, так и от их искусства теоретически преодолеть любые пагубные последствия реформаторства и предотвратить неадекватные радикальные попытки нарушения статус-кво. Неудивительно, что в русском либерализме середины XIX века присутствовали только тренды с ярко выраженной консервативной составляющей - «народнический» Кавелина и «охранительный» Чичерина.

По своим базовым характеристикам ранний русский либерализм может быть вписан в континентально-европейскую либеральную традицию. Поиск близких интеллектуальных союзников приведет отцов-основателей отечественной либеральной традиции, скорее всего, во Францию, которая являлась для многих из них образцом. Наибольшее сходство обнаруживается между положениями концепции «охранительного либерализма» Чичерина и некоторыми позициями мировоззренческой доктрины Б. Констана. Они касаются свободы личности в ее разнообразных проявлениях, первостепенности гражданской свободы по отношению к свободе политической, предоставления избирательного права на основе имущественного ценза, права собственности, аристократизма. Констан оставался приверженцем сакрального института монархии и утверждал: «Монарх располагается в башне, которая стоит особняком и является священной; она не доступна ни вашим взглядам, ни вашим сомнениям. Монарх не имеет ни намерений, ни слабостей, он не может быть заодно с министрами потому, что он не является человеком, это - нейтральная и абстрактная власть, которая выше всех мирских бурь» .

Ранний русский либерализм претендует на статус уникального интеллектуального феномена в большом «либеральном семействе». В нем причудливо переплелись идеи европейского Просвещения и этатизм отечественной исторической традиции, элитизм и правовой центризм, прогрессизм и неприятие демократии с конституционализмом, экономическая свобода и апология общины, эстетический снобизм и толерантное отношение к другому мнению. Проще всего объявить русский либерализм середины XIX столетия «ненастоящим», сославшись на его несхожесть с западным, каноническим образцом. Но в таком случае акцент в исследовании генезиса национальной либеральной традиции будет перенесен из сферы изучения ее особенностей в пространство бесполезного поиска очередного либерального клона.

Вообще «понятие не определяет ничего, что было бы подвержено точной дефиниции, оно лишь указывает на способы отношения одной группы людей к ряду предметов, слабая взаимосвязь которых напоминает в лучшем случае фамильное сходство. То, как они относятся друг к другу и к миру, в большой мере определяется самой историей» .

Примечания

1. Гойс Р. Неуют либерализма // Неприкосновенный запас. 2010. № 5. С. 8.

2. См.: Либерализм Запада XVII–XX в. М., 1995.

3. Шапиро И. Введение в типологию либерализма // Полис. 1994. № 3. С. 7.

4. Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализмах // Полис. 1994. № 3. С. 13.

5. Arblaster A. The Rise and Decline of Western Liberalism. Oxford, 1984. P. 55.

6. Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. М.; СПб., 2005.

7. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995.

8. О историографии раннего русского либерализма см.: Шнейдер К.И. Ранний русский либерализм в отечественной и зарубежной историографии // Российская история. 2010. № 4. С. 177–187.

9. См.: Либерализм в России. М., 1996.

10. Леонтович В.В. История либерализма в России, 1762–1914. М., 1995.

11. Offord D. Portraits of Early Russian Liberals: A Study of the Thought of T.N. Granovsky, V.P. Botkin, P.V. Annenkov, A.V. Drushinin and K.D. Kavelin. Cambridge, 1985; Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. Oxford, 1987; Hamburg G.M. Boris Chicherin and Early Russian Liberalism, 1828–1866. Stanford, 1992; Liberty, Equality and the Market. Essays by B.N. Chicherin / Ed. and transl. by G.M. Hamburg. New Haven; L., 1998; Offord D. Nineteenth-Century Russia. Opposition to Autocracy. N.Y., 1999.

12. Щукин В.Г. Русское западничество: генезис - сущность - историческая роль. Lodz, 2001. С. 122.

13. Кавелин К.Д., Чичерин Б.Н. Письмо к издателю // Опыт русского либерализма: антология. М., 1997. С. 27.

14. Бабст И.К. О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала (Речь, произнесенная 6 июня 1856 г. в торжественном собрании Императорского Казанского университета ординарным профессором политической экономии и статистики Иваном Бабстом) // Избранные труды. М., 1999. С. 117.

15. Боткин В.П. Приюты для бездомных нищих в Лондоне // Сочинения. СПб., 1890. Т. 1. С. 323.

16. Боткин В.П. Письмо П.В. Анненкову. Санкт-Петербург. 26.11.1846 // Литературная критика; Публицистика; Письма. М., 1984. С. 260.

17. Письмо Чичерина Герцену // Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. СПб., 1901. Кн. 15. С. 251.

XIX век и современный взгляд

на “национальные особенности”

В сегодняшней России бытуют два мифа о либерализме.

Первый из них заключается в том, что либерализм - это некоторое единое явление, достаточно четко очерченный круг либеральных идей, принципов и ценностей. Все они выражены в преимущественно англоязычных текстах ряда классиков либерализма, в деяниях либеральных политиков. Согласно все тому же мифу, эта система ценностей или, если угодно, идеология зародилась в англоязычных странах (Англии Локка, Шотландии Юма и Смита, Соединенных Штатах отцов американской демократии), откуда распространилась по всему “западному” миру, и ко второй половине XX века превратилась в некую доминирующую политическую и мировоззренческую систему. Из этого мифа делается вывод, что любая попытка “установить” либерализм в России (которую приверженцы этого мифа часто считают не-западной или даже не-европейской страной) - суть утопия, потому что условия-де у нас другие, и эта система к ним не адаптирована. В отличие от западных стран, в России либерализм можно только “внедрить” или, в самом крайнем случае, “возродить”, опираясь на какие-то давно забытые политические традиции. Так зачастую думают и сами либералы.

Второй миф касается содержания либерализма. Чаще всего он трактуется как идеология, в первую очередь экономическая или экономистская , то есть требующая неограничения свободы личности прежде всего в экономической сфере и невмешательства государства в дела граждан во имя абстрактных прав и свобод. Все это с тем, чтобы позволить людям вступать друг с другом во взаимовыгодные отношения и создавать таким образом индивидуальное благосостояние и всеобщее изобилие. Главные принципы такой системы - частная собственность, свободное движение товаров, наполненные прилавки магазинов - словом, “жизнь, как в Европе”. Естественный спутник подобного либерализма - демократия, как политическая система, наиболее способствующая свободе торговли.

Не будем заниматься выяснением того, откуда произошли эти мифы. Важно сперва понять, что речь идет именно о мифах . Либерализм - это не единое явление, у него нет единой общепризнанной классической традиции, которая могла бы служить точкой отсчета для любого “нового” (например, российского) либерализма. Главное же, либерализм - это вовсе не экономическая доктрина, основанная на свободной торговле и частной собственности как главных ценностях, которые надо защищать любым путем. И демократия ему, либерализму, нужна вовсе не для этого.

История европейского либерализма XIX века прекрасно иллюстрирует это соображение - особенно если отвлечься от якобы “центральной” британской традиции и рассмотреть, к примеру, развитие либерализма в Германии и Франции. Чем, собственно, вот уже около тридцати лет занимаются немецкие и французские историки.

В Германии интерес к либерализму - почти исключительно удел историков, и в спорах о его сути и судьбе отталкиваются от немецкой истории XIX и первой трети XX века. В послевоенной Германии либеральные партии как таковые большой роли не сыграли - по иронии истории, лишь в антилиберальной ГДР существовала безвольная “Либеральная партия Германии”, а карликовая западногерманская партия “Свободолюбивых демократов” после 1949 г. уделяла свое основное внимание национальному вопросу, международным отношениям и вполне абстрактным “экономическим свободам”. Единственный крупный либеральный мыслитель ФРГ - Ральф Дарендорф, да и тот - социолог, живет в Англии и всю жизнь писал о проблемах немецкой истории. Писал, кстати, в довольно пессимистическом ключе: как, мол, создать либеральную культуру в стране, где ее по исторически-структурным причинам никогда не было?

Но и немецкие историки, начиная с 60-х гг. обсуждавшие исторические судьбы либерализма в Германии, пришли к выводу, что “особый исторический путь” Германии не позволил развиться в ней либеральной традиции. По мнению представителей влиятельной билефельдской школы социальной истории, возглавляемой Гансом-Ульрихом Велером и Юргеном Коккой, патерналистские традиции и националистический пафос оказались слишком сильными, а средний класс и представляющие его либеральные партии - слишком слабыми, чтобы предотвратить стремительное скатывание к тоталитаризму.

Тем временем именно в немецких государствах конца XVIII и начала XIX века зародились многие из основополагающих идей и традиций либерализма. Сперва прусский профессор Иммануил Кант предложил систематическое выражение идеала индивидуальной автономии, гарантируемой властью закона и уважаемой всеми не во имя какой-то общей цели или ценности, а ради человеческого достоинства автономного индивидуума. В области философии его преемником стал Георг Вильгельм Фридрих Гегель - которого в России (благодаря Марксу) и в англоязычном мире (с легкой руки Рассела и Поппера) долго считали реакционером, а во Франции (читая тексты философа сквозь призму комментария Кожева) - “левым”. На самом же деле Гегель упивался Французской революцией, симпатизировал конституционному движению в своем родном Вюрттемберге и, уже будучи профессором, заступался за берлинских студентов-бунтовщиков.

В своих “Основах философии права” он очертил идеал политической системы, построенной не на сословных привилегиях (которые даже после наполеоновских войн оставались главным принципом организации общества в большинстве немецких княжеств и королевств), а на свободном волеизъявлении граждан из разных социальных групп. Правда, группы эти он предложил организовать в рамках корпоративной структуры, а принятие окончательных политических решений предоставлять королю, как символическому главе государства, и чиновничеству - как нейтральному “общему сословию”.

Таким образом, философия Гегеля отражала самовосприятие прусской бюрократии - одного из двух полюсов, которые на протяжении всего XIX века определяли судьбы немецкого либерализма. Со вторым полюсом - “оппозиционным” либерализмом - государственных реформаторов (например, пруссаков Гумбольдта и Гарденберга) объединяло желание проводить любые реформы умеренно и постепенно, опираясь на монархический принцип, но развивая его в сторону конституционализма, власти закона и ответственности короля перед гражданами. Однако либералы-оппозиционеры (например, Карл фон Роттек и другие авторы “Государственного лексикона”) стремились к созданию единой Германии как единственного государственного образования, способного обеспечить защиту прав всех немцев (правда, в эту категорию тогда еще не входили евреи и женщины). Более радикальное крыло немецкого политического спектра образовали “демократы”, которые пропагандировали революцию с целью создания единой Германии и перераспределения собственности аристократов и богачей. Когда мы сегодня обвиняем ранних либералов (не только в Германии) в консерватизме или даже реакционности, то в нас говорит наследие “победивших” в конце концов демократов. Именно оно мешает нам правильно оценить историческую роль раннего немецкого или французского либерализма в контексте эпохи.

Не стоит, конечно, увлекаться. Имеет ли вообще смысл относить прусских реформаторов к “либералам” - вопрос весьма спорный. В любом случае, само слово “либерализм” ни в Пруссии, ни в других немецких землях до революционных событий 1830 года никакой роли не играло. К тому же, как и их современник Уваров, “пруссаки” всегда действовали в интересах государства и даже короля, а не граждан как таковых. Несмотря на это, именно в ходе реформ были разработаны многие принципы, которые впоследствии определили облик либерализма. Например, идея Гумбольдта, основателя берлинского университета, о том, что наука и образование не должны служить какой-либо цели, кроме развития личности и ее способностей, позднее легла в основу всей немецкой системы образования и обеспечила расцвет не только ей самой, но и, например, сложившейся под ее влиянием американской университетской системе (см. об этом в НЗ № 2 (22) 2002). Благодаря своему политическому влиянию (хотя и довольно скромному), Гумбольдт сумел гораздо больше сделать для распространения своих идей, чем, например, Джон Стюарт Милль, который чуть позже со схожих позиций критиковал консервативные университеты Оксфорд и Кембридж.

Таким образом, еще до выхода на первый план слова “либерализм” и задолго до демократизации либеральных ценностей на юго-западе и северо-востоке Германии сформировался как минимум словарный запас, из которого позднее вырос язык современного либерализма - системы, которая, как выразился Дарендорф, стремится к “максимизации жизненных шансов каждого человека”. Заметим, что в XIX веке в немецких землях никому бы и в голову не пришло назвать доктрину свободного рынка “либерализмом” и связать ее с либеральной борьбой за права граждан и конституционность действий власти. Такая интерпретация на европейском континенте появилась только в Австрии в начале XX века, откуда и пошла гулять по миру времен Холодной войны, взяв за основу британский либерализм XVIII века.

Впрочем, и к демократии у раннего либерализма отношение было далеко не однозначное - требование гарантий индивидуальных свобод не имело ничего общего с представлением о суверенности народа. Главным требованием либеральных партий и деятелей, вплоть до объединения Германии Бисмарком, оставалось создание парламентов при правителях разных немецких земель - правда, парламентов, имеющих консультативную или контролирующую роль, но никак не выступающих в качестве носителя суверенитета. Для политических реалий раздробленной Германии даже такое требование было слишком радикальным.

Ключевой момент для либерального движения наступил в период европейских революций 1848-1849 гг. В парламенте восставших, собравшемся в мае 1848 г. во франкфуртском соборе, разбитые на несколько фракций либералы играли ключевую роль: они пытались примирить представителей немецкой аристократии с республикой, а демократов - с ограничением требуемых теми всеобщих выборов. Но либеральные фракции не справились с собственными страхами перед народной стихией - и, когда прусский король отказался от роли конституционного, но не наследного, а выборного монарха объединенной Германии, им не удалось спасти разработанную в союзе с демократическими силами конституцию. Многие либеральные деятели даже приветствовали разгром демократического движения как меньшее из двух зол.

Отказавшись от конституционной монархии, демократы обрекли себя на более чем двадцатилетнюю отсрочку исполнения своих мечтаний и монархию авторитарную. Либералы же не просто навсегда стали маргинальной политической силой, но и остались скованы национальным вопросом, так и не сумев предложить положительную политическую программу. Так, по крайней мере, долго считало большинство немецких историков.

Такую картину, однако, начали корректировать исследования последних десятилетий. Во-первых, появились более подробные описания политической истории отдельных немецких земель. Так, Баденом, где демократическая революция 1848 года имела самую большую поддержку, во время “черного десятилетия” после ее подавления правил либерально настроенный герцог Фридрих - питомец гейдельбергского университета и ученик либерального профессора Людвига Гейссера. При Фридрихе баденским либералам, единственным в Германии, удалось сформировать правительство и несколько лет определять внутреннюю политику государства. С Пруссией же, послужившей орудием для сокрушения демократически-либеральных революций, как ни парадоксально, многие либеральные “патриоты” связывали надежды на объединение Германии под сенью единой конституции. В первые годы правления Вильгельма I (1858-1861) считалось, что он достаточно просвещенно настроен, чтобы, добившись с помощью либералов подчинения остальных земель, установить в объединенной Германии принцип законности.

Во-вторых, возрос интерес к либеральным движениям на муниципальном и, уже после объединения Германии Бисмарком, на региональном уровне. Как показал Ян Пальмовски , участие в муниципальной политике позволило либеральным партиям накопить определенный опыт и оставить свой след в политической культуре страны.

Если либералам в конечном счете и не удалось втиснуться между имперским популизмом и социал-демократической оппозицией, то стоит ли приписывать этот провал законам исторической неизбежности, германскому “выбору особого пути” (Sonderweg )? Это означало бы заниматься тем, что Эрик Хобсбаум назвал “делать ставку на победившую лошадь после окончания гонок”. Если к тому же не ограничивать поиск “либерализма” в прошлом теми, кто сам себя так определял, то нельзя не обратить внимания на то, что в Германии, как и в других странах, уже в XIX веке имелась традиция защиты прав личности и подчинения властей предержащих нормам закона. Только опираясь на довольно широкую интерпретацию “либеральной” политической традиции, можно объяснить силу “доморощенных” германской и австрийской либеральных демократий. Дело тут не во вмешательстве иностранных держав после Второй мировой войны: ведь в том, что осталось от побежденной гитлеровской империи, не сложилась либеральная демократия своего собственного, германского, а не, скажем, американского или британского типа.

Во Франции с ретроспективным осмыслением собственной либеральной истории дело обстоит еще сложнее. Стоит, наверное, напомнить, что во всей Европе “либерализм” - по крайней мере, как политическое движение - возник в качестве одной из трех основных реакций на Французскую революцию. Да и само слово это впервые появилось в 1791 году, в Мадриде, где была образована партия “либералов”, сочувствовавших идеалам французских революционеров - как они их понимали. На самой родине революции слово это, однако, прижилось не сразу. В отличие от соседних государств, здесь оно только изредка становилось названием какой-либо из основных политических партий, а тем более знаменем, под которым длительное время выступало бы сколько-нибудь значимое течение политической философии.

Интерес к либерализму почти напрочь отсутствовал у французских историков до 70-х годов XX века (точнее, у экономически ориентированных историков-марксистов, ибо именно они в первую очередь занимались политической историей Франции нового времени). Тогда в связи с кризисом левых идеологий французы стали пересматривать не только устаревшие политические ярлыки, которые до того охотно навешивали на своих противников, но и традиционные интерпретации своей истории, которые в стране якобинцев, бонапартистов, вишистов, голлистов и иже с ними структурировали политическое поле едва ли не в большей степени, чем в постсоветской России.

Сначала на первый план вышли те, кто под знаменем “либерализма” выступал за радикальное экономическое либертарианство в духе Маргарет Тэтчер или Роналда Рейгана: свободу торговли, отмену системы социального обеспечения, снижение налогов на доходы частных предприятий. Но, хотя они вполне вписывались в дух времени, идеологи радикального капитализма так и не сумели создать сколько-нибудь внятную систему взглядов, хотя бы отдаленно напоминающую политическую философию.

Одновременно своим доминирующим положением во французской интеллектуальной жизни воспользовались историки, связанные с парижской Высшей школой социальных исследований, созданной в свое время под влиянием школы Анналов и долгое время возглавляемой Фернаном Броделем. В своем эссе “Мыслить Французскую революцию”, опубликованном в 1978 г., ученик Броделя, историк революции Франсуа Фюре предложил пересмотреть традиционные интерпретации событий 1789-1814 годов на основе концепций ведущих представителей политической истории первой половины XIX века, таких как Гизо и Токвиль. Фюре выступил за примирение с хаотическим характером событий - против своих коллег-коммунистов, для которых тайна революции раз и навсегда была решена в рамках марксовой “строго научной” интерпретации, в терминах законов экономического развития и классовой борьбы. “Либеральным” поворотом во французской историографии такой взгляд можно назвать по целому ряду причин. Во-первых, он вписывался в общее возрождение интереса к политической истории, которая во Франции в течение многих десятилетий была отодвинута на второй план историей социальной (отчасти из-за “левых” взглядов большинства историков). “Событие” как историческая категория едва ли вообще признавалось представителями этой традиции - а таким образом снимался и вопрос о роли личности в истории и об индивидуальной ответственности, который находится в центре либерального мировосприятия. Трактуя историю политического как автономную сферу человеческой деятельности, Фюре вернул в свои построения и тему свободно действующей и поэтому ответственной за свои действия личности.

Во-вторых, возрождалась традиция той французской историографии XIX века, которая рассматривала “свою” революцию в первую очередь в сравнении с английской революцией 1625-1688 гг. Вопрос, волновавший все тех же Гизо или Бенжамена Констана, заключался в следующем: почему, казнив в ходе революции своего короля (как это прежде сделали англичане), французы не сумели впоследствии установить умеренный парламентский, конституционный режим? Фюре предложил трактовать такое развитие событий как “уникальность” Франции, singularite╢ franНaise .

В ходе публицистических дискуссий, развернувшихся вокруг тезиса Фюре, это выражение приобрело независимую жизнь и плавно превратилось в “исключительность” Франции, exceptionnalite╢ franНaise - формулу, в которую вкладывалось все что угодно, но в первую очередь - мнимая национальная особенность страны. Эта особенность выстраивалась уже в сравнении не с Англией, а с неким “универсальным” путем, указанным якобы Соединенными Штатами. Теперь вопрос выглядел так: почему Америке удалось раз и навсегда установить конституционно-демократический режим, а Францию весь XIX век бросало от переворотов к реставрациям?

Понятием исключительности или уникальности воспользовался и соратник Фюре, историк Пьер Розанваллон. Он, правда, эту идею примерял к Англии: именно английский либерализм, по мнению Розанваллона, уникален тем, что всем его “классикам” присуща вера одновременно и в свободу личности, и в свободу торговли как принцип регулирования общественных отношений. Именно такое историческое совпадение создает иллюзию “единого” либерализма и скрывает наличие гораздо более разрозненного комплекса либеральных идей и проблем во Франции XVIII и XIX веков. В самом деле, авторы, включенные сегодня в любое англоязычное пособие по истории либеральной мысли - такие, как Монтескье или Констан, - не всегда увязывали защиту прав личности и разделения ветвей власти с верой в свободную торговлю. Напротив, французские экономисты (например, Сей или Бастиа) интересовались экономическими “законами”, проблемами богатства и торговли, не связывая их с проблемой выбора политической системы. Более поздние либеральные политики (скажем, деятели “Либерального союза”, Union libe╢rale , при Наполеоне III), наоборот, активно выступали против либерализации внешней торговли, которую Наполеон проводил насильственными методами. Франсуа Гизо, оппозиционный либерал времен Реставрации и премьер-министр после 1830 года, в восьми томах своих воспоминаний ни разу не обращается к обсуждению экономических проблем .

Кроме того, наиболее интересные либеральные деятели Франции не оставили после себя систематического философского наследия - его приходится реконструировать на основании их программ, выступлений и публицистических текстов. Этот процесс осложняется тем, что в каждой из пяти основных политических эпох в истории посленаполеоновской Франции (Реставрация, монархия Бурбонов, Революция 1848 года, Вторая империя, Третья республика) либеральные партии подлаживали свои программы под актуальные для того времени темы. В отличие от Германии или Италии, здесь не вставал вопрос о национальном единстве, и основные усилия были направлены на реформирование политической системы и расширение политических свобод - но при условии умеренной демократизации: в глазах либеральных реформаторов, радикальная демократия грозила новым всплеском революционности и, возможно, террора. Именно этот страх перед народом и невнимание к социальным вопросам поставили либералов во время Второй империи в маргинальное положение. Как это было чуть позже в объединенной Германии, формальная демократизация была проведена “сверху”, по настоянию авторитарной власти, которая желала заручиться всенародной поддержкой. Так же как в Германии, либеральная интеллигенция, стоявшая последние годы XIX века у истоков, например, французской социологии, “заболела” национальным вопросом (в данном случае - Эльзасом и Лотарингией) и не выработала четкой программы противостояния тем радикально-националистическим кругам, которые накаляли политическую атмосферу в преддверии Первой мировой войны.

На основании такого довольно схематичного обзора истории либерализма я предлагаю сделать три вывода. Во-первых, история либерализма показывает, что динамику национальной уникальности и риторики ее преодоления можно обнаружить повсюду. Либерализм может опираться на совершенно разные исторические пути развития, по-разному сочетаясь как с демократией, с которой в конце концов всегда примиряется, так и с проблемой экономических свобод - которые отнюдь не определяют его суть. Это национализм везде одинаков - либерализм же многолик: разные его проявления порой сохраняют друг с другом лишь смутное сходство, которое, однако, позволяет нам говорить о вполне определенной группе современных государств с либеральной политической системой. Если же за эталон измерения брать некий идеальный тип американской либеральной демократии, может обнаружиться, что либерализма вообще не существует.

Во-вторых, стоит обратить внимание на общую для французских, немецких - и, кстати, английских - либералов проблему примирения со всеобщими выборами, то есть с расширением демократической системы и восприятием “народа” как полноценного носителя государственного суверенитета. Проблема вытеснения реформаторски настроенных сил с политической арены популистами, играющими на часто присущем либералам презрении к “народу”, в условиях сегодняшней массовой демократии остается актуальной и всегда таит в себе опасность плебисцитарного авторитаризма.

В-третьих, осознание многообразия либеральных традиций может научить нас относиться терпимее к недостаткам кандидатов на должности “отцов” и “матерей” российского либерализма. В самом деле, в сегодняшней либеральной Америке никто не требует возврата к рабству, которое поддерживали многие из “либералов”-основателей США. В либеральной Германии никому в голову не придет выступать за конституционную монархию, как это делали либералы XIX века, а во Франции не собираются отбирать право голоса у малоимущих и необразованных. Тем не менее во всех этих странах современные либеральные деятели и мыслители с уважением относятся к наследию прошлого, если рассматривать это прошлое в его историческом контексте. Не отрицая ни политической наивности и малой эффективности, скажем, того же правозащитного движения советской эпохи, ни отсутствия мощной социальной базы у реформаторского либерализма в до- и постсоветское время, отчаяться в возможности закрепления России в “семье” либеральных государств можно только при условии слишком узкого прочтения традиции “либерализма”.

1) Такой перевод передает смысловой оттенок, который теряется в стандартном русском переложении названия “Свободной демократической партии” (СвДП).

2) См.: Palmowski J. Urban Liberalism in Imperial Germany: Frankfurt am Main, 1866-1914. Oxford: Oxford University Press, 1998.

3) См.: Rosanvallon P. Le moment Guizot. Paris: Gallimard, 1985.

В классическом либерализме обосновывается идея антипатернализма, суть которой заключается в том, что каждый человек - наилучший судья собственных интересов. И следовательно общество должно обеспечивать своим гражданам наибольшую свободу, совместимую с равными правами других. При этом свобода интерпретируется негативно, как отсутствие принуждения, как личная и гражданская свобода, как неприкосновенность сферы частной жизни. Именно эта сторона свободы представляется наиболее значимой: политические свободы либералами начала XIX в. рассматривались как гарантия личных и гражданских прав. Б. Констан видел причины несчастий Французской революции в попытке её лидеров воплотить античные идеи публичной свободы в современных, совершенно непригодных для нее условиях. «Личная независимость есть первейшая из современных потребностей, - писал он. - Значит, никогда не надо требовать от неё жертвы ради установления политической свободы».1 Напротив, последняя является лишь гарантией первой. Этой гарантии «классические либералы» придавали важное значение.

«Философские радикалы» считали, что, исходя из идеи полезности как главного императива поступков людей, общественная гармония определяется разумными «правилами игры», рациональными и равными для всех, дающими индивидам возможность наиболее эффективно заботиться о собственных интересах. Главное препятствие создание таких правил - современное государство, представляющее «корыстные» интересы аристократии и духовенства. «Философские радикалы» были активными пропагандистами парламентской реформы, накануне которой была в то время Англия. Наиболее авторитетным изложением их политической программы по праву считается «Исследование об управлении» Дж. Милля (1820 г.).

Наибольшая свобода, совместимая с равными правами других, обеспеченная разумными «правилами игры», устанавливаемыми и поддерживаемыми государством - вот кредо «классического либерализма».

Понятие свободы занимает в либеральной доктрине особое место, ибо с самого начала либеральное мировоззрение тяготело к признанию идеала индивидуальной свободы как универсальной ценности. Свобода эта понималась в общем как свобода от политического, церковного и социального контроля со стороны государства еще со времен Дж. Локка.

ПОЗИТИВИЗМ – ведущее направление в социологии 19 века, основные положения которого были сформулированы О. Контом. Конт провозгласил необходимость отказаться от спекулятивных, умозрительных рассуждений об обществе и создать точную, "позитивную" науку об обществе, построенную по образцу естественных наук, столь же доказательную и общезначимую. Для позитивизма характерно прямое заимствование методов и теоретических моделей естественных наук (биологии, анатомии и физиологии человека, механики), опирающееся на понимание общественных законов как части или продолжения природных законов. Поэтому характерными чертами классического позитивизма были натурализм, органицизм и эволюционизм.Для позитивизма характерно также требование, чтобы наука имела дело только с наблюдаемыми объектами и явлениями, а законы выражали отношения между явлениями и были непосредственно проверяемыми.